Екатерина Осиповна Корнейчукова (1865−1931), мать Корнея Чуковского, «полтавская крестьянка», — так биографы представляют эту необыкновенную женщину.

При этом добавляют, что она родила двоих детей вне брака. Правда, — от человека, которого очень любила. После рождения сына Николая (Корнея Чуковского) родители расстались.
Отец женился на другой женщине, а мать с двумя маленькими детьми была вынуждена переехать в Одессу.

Какой восхитительно нежной, мудрой и мужественной была мама у Корнея Чуковского, можно узнать из его автобиографической повести «Серебряный герб»: «Мама была из тех русских женщин, которые останавливают скачущих коней и входят в горящие избы. Её жизнь была повседневным материнским подвигом, непрестанным усилием воли».

Они жили во флигеле дома Макри, одесского домовладельца. Бедная комната, в которую вели три ступеньки, с погребом под полом, стараниями мамы превратилась в уютную обитель.
«Комната была небольшая, но очень нарядная, в ней было много занавесок, цветов, полотенец, расшитых узорами. И всё это сверкало чистотой, так как чистоту мама любила до страсти» (Вот откуда Мойдодыр!).

Она не опускала рук, когда их опустил бы любой другой, и под осуждающими взглядами соседей (незамужняя, с детьми) сохраняла спокойное достоинство. Сама зарабатывала деньги и поднимала детей.

Из дневника К. Чуковского: «Быт она установила крепкий, никто не увидел бы в этой сильно нуждающейся семье признаков бедности — грязи, лохмотьев. Мама воспитывала нас демократически — нуждою».
Образ жизни и распорядок дня семьи определялся необходимостью работать. Мама днём гладила, ночью стирала, «тайно от всех». Для работы ей надо было большое количество воды, и дети изо дня в день наполняли ненасытную бочку.

Сохранились в дневниках и воспоминания о ритуале мытья и вытирания посуды, о подготовки подарков для мамы к празднику и о всякий раз «случайно» находящихся для этого случая трёхрублёвках.

В дневниках, воспоминаниях и художественной прозе писателя складывается портрет «мамочки» — набожной, строгой, величавой, всегда занятой делом, сосредоточенной молчуньи, чьи руки всё умеют — и делать дивные вареники, и творить искусную вышивку, и белить, скоблить, красить, стирать, крахмалить.

Это образ мамы, которая всё понимает, без дела не отругает, и когда надо, пожалеет.

Мамы, которая прекрасно поёт, а слушая Гоголя, хохочет так, что «странно смотреть», — и шёпотом читает «Братьев Карамазовых».

Мамы, которая спит два-три часа в сутки, а может и вовсе не спать, зато вся медная посуда сверкает, погреб выбелен, крыльцо вымыто.

Чуковский с нежностью писал о мамином неподражаемом юморе, доверчивости, редкой деликатности и стройности души. Екатерина Осиповна была статной красавицей, как писал о ней сын. По выходным она носила шляпку, кружевные перчатки и умела казаться барыней. «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь назвал мою маму прачкой».

В её комнате неизменно висел портрет отца. Чуковский очень жалел мать.

Она чувствовала себя самой плохой, самой низкой, бесконечно виноватой перед детьми за то, что у них не было отца. В «Секрете» рассказывается, что она пела детям печальную песню, которая оказалась стихами Шевченко: «Мене прокляту, я твоя мати, мене клени».

Уже взрослый Чуковский писал, что никогда не мог без слёз читать эти стихи.
В том же «Секрете» есть душераздирающая сцена: мальчик рассказывает маме, что его исключили из гимназии, а мама, вместо того, чтобы ругаться, кидается обнимать сына со словами: «Прости меня… Прости меня… Прости меня…» И добавляет: «Это я, а не ты… Это я… Это я виновата во всём…»

Мама преклонялась перед умом и образованием. Ещё до гимназии, когда маленькому Коле было 5 лет, она нашла средства, чтобы поместить его в детский сад мадам Бухтеевой. Детский сад по тем временам был небывалой редкостью.

«Она стирала, не разгибая спины, чужое бельё, чтобы дать нам образование».

Вечная слава полтавской крестьянке — Екатерине Осиповне Корнейчуковой.