Небушко смазалось
красными клочьями утра раннего.
Девушка большеглазая
по головушке гладит раненого.
Мультик для взрослых,
железная речь экрана.
Набухшие слёзные железы телеграма.

От меня ожидают
то кучной стрельбы солдата,
то умения рушиться,
характерного для поэта.
Я играю в слова
и еду с попутчиками куда-то
в неизвестное, хрупкое,
тридцать первое своё лето,
до которого, в сущности,
не додуматься, как до правды,
не дотянуться, как до подруги
или победы.

Ноябрь — месяц непонимания
в коже года.
«Но я…»,
а затем подытоживающее —
«брь»,
почти что ругательное.
Как падение
после пропуска апперкота
до метафоры пошлой,
как «поцелуй предателя» —
и пока ты лежишь на канвасе,
щемя: «прости»,
он флегматично считает
до тридцати.

Один, четыре, восемь —
двоится в голосе,
в глазах двоится,
в умах двоится —
где чёрт, где вымысел.
Приходи, приходи ко мне
осенью этой злобостной,
приходи ко мне этой осенью нелюбивистой.
Двенадцать, пятнадцать, двадцать,
двадцать четыре —
БПЛА не читают алиби, лица, саммиты.
Приходи ко мне разорвавшаяся,
пришибленная —
из-под напалма, из-под завала,
из-под фундамента.

Двадцать семь, двадцать девять,
тридцать. Скоро стемнеет.
Я хочу тебя утром
найти на кроватной помеси.
В ситуации стресса
все делают, что умеют:

люди любят и мрут,
политики ставят подписи.