У Машки дом не прибран, не ухожен.
«Лентяйка-баба!» — всяк в деревне скажет.
Не надо, мол, совсем уж лезть из кожи,
Чтоб стёкла отскоблить хотя б от сажи.

И дворик свой держать в приличном виде
Конечно тяжко, но совсем не пытка.
Здоровьем бог старуху не обидел,
А лень насыпал, кажется, с избытком.

И вредный нрав добавил ей в придачу.
СклочнЕе бабы и искать не нужно!
Соседки часто рады посудачить:
«СлыхАли? Машка вновь побила мужа!»

А дед Петро в жене души не чаял:
«Моя Манюня — ласковей овечки.»
А на усмешки кратко отвечая,
Шутил, прикрыв синяк: «Свалился с печки.»

Его любили, всюду были рады —
Улыбчив, тих, всегда помочь готовый.
В деревне нет такой, пожалуй, хаты,
Не знавшей рук мозолистых Петровых.

Казалось, всё умеет он на свете —
И сложит печь, и с крышей разберётся.
Упал забор? Зовите деда Петю.
Колодец нужен? Будете с колодцем!

Петро придёт, покурит у порога.
Объём работ прикинет. Вновь закурит:
«Как для Манюни сделаю, ей-богу,
А у Манюни всё всегда в ажуре!»

До денег мастер вовсе был не падок.
Ценил свой труд задёшево и робко:
«А, сколько дашь — яички, зелень с грядок,
Само собой, пока тружусь, похлёбку.»

Поесть любил, присядет — рюмку клюнет,
Похвалит суп, попросит дополненья:
«Не хуже суп, чем у моей Манюни!
Нальёшь с собою? Жёнке… для сравненья…»

Когда темнело, выпив наспех чая,
Не ждал, когда луна вверху повиснет,
Спешил домой: «Манюня там скучает,
И в банке суп, боюсь, ещё закиснет.

Приду с утра.»
Но не пришёл однажды…
Ведь жизнь — тире… Совсем не многоточье…
Старуха-смерть придёт с косой за каждым.
За ним пришла во сне безлунной ночью.

С Петро простились, в церковке отпели.
Вдова — без слёз. Не распустила нюни.
Но знают все, что после две недели
В подушку выла вздорная Манюня.

Copyright: Виктор Плешаков Ёж, 2016