Я посвятил тебе тысячи длинных строчек.
Веришь, из них получился бы Млечный путь. Небо свидетель: пытался писать короче — не получилось, поэтому плюнул —
пусть, там разберёмся.
Весна подросла, окрепла.
Лето промчалось босым, не жалея ног.
Ты находила повсюду лохмотья пепла. Думала: надо плотней закрывать окно.
Я написал тебе тысячи долгих писем.
Сколько я ветер уламывал, но теперь
он помогает. Я, кажется, стал зависим. Змей иногда приползает ко мне под дверь, грустно шипит, что совсем я его забросил. Он василиск, но больной и почти ослеп.
Я говорю: подожди, девяносто восемь писем ещё напишу и давай печь хлеб.
Лодку паромщик отталкивал от причала. Гном любовался работой — хорош митрил.
Ты выгребала золу и под нос ворчала: высказать надо соседу, чтоб не курил.
Я сочинил тебе тысячи милых прозвищ.
Странное чувство, что снова ввязался в бой и проиграл, но дороже любых сокровищ только возможность болтать о тебе с тобой.
Добрый король навещал.
В королевской свите полный раздрай.
Я просил передать письмо. Мог бы и сам.
Не уверен, что хочешь видеть.
Вот бы письмо отправлялось в полёт само.
Осень, зима. За окном фонари мигают. Жмутся друг к другу дома, и в домах уют.
Там, где я жил, драгоценная-дорогая, фениксы писем не пишут, они их жгут.
Я незадачливый феникс с кольца Сатурна. Если с надеждой упорно смотреть вперёд —
из ничего, из нигде, из вселенской урны
снова восстанет письмо. И оно дойдет