Они всегда отправлялись на рыбалку вдвоём с другом. В тот день он приболел, и в компанию к отцу напросились молодые сослуживцы. Парни начали пить, не успев размотать удочки. Отец осерчал и ушёл от них метров на 300. Двое «компаньонов» уснули, а третий вздумал порыбачить с лодки. Толкнул с берега дюралевое суденышко, и его тут же подхватил течением. Парень поплыл вдогонку. Добрался до середины реки и начал тонуть. Отец бросился на помощь, хотя знал: в холодную воду ему из-за радикулита ни в коем случае нельзя. Подхватил «любителя рыбной ловли», когда тот уже начал пускать пузыри, тащить за собой пару десятков метров, вытолкнул на мелководье, а сам выбраться уже не смог-отказали ноги. Я чуть не разделил участь отца 10 лет назад. Мы с братом Геннадием поехали к отцу Марины, который живёт на берегу Шексны, помочь по хозяйству. Поправили крышу, выкопали картошку, а потом решили отдохнуть. Взяли у соседа тестя лодку-плоскодонку и отправились рыбачить. Поплыли на другой берег. Кто-то сказал, что там клёв лучше. Всю дорогу один сидел на вёслах, другой черпал воду, которая просачивалась сквозь рассохшиеся доски. Успокаивали себя тем, что за несколько часов, что мы тягаем рыбу, дерево разбухнет и обратно доберёмся играючи. Не тут-то было. В сентябре темнеет рано и быстро. Мы не заметили, как стало смеркаться. Отплыли от берега с полсотни метров, а воды в лодке уже по щиколотку. Черпаем её, Черпаем, а она всё прибывает. Я говорю Гене: «Ещё немного-и посудина пойдёт на дно. Надо её перевернуть, чтоб на плаву оставалась-одной рукой будем за лодку держаться, другой грести. Насчёт грести я погорячился. Понял это сразу, как только в сапоги злилась вода, в каждый-по полведра. Поверх ватой телогрейки, которая вмиг пропиталась влагой, на мне был длинный плащь с огромными пуговицами. Такими тугими, что я и на суше-то с ними еле-еле справлялся. Снять прорезиненную хламиду в воде нечего было и пытаться, но я всё-таки попробовал. Отцепил руки от лодки-и тут же сапоги, ставшие похожими на привязные к ногам булыжники, потянули ко дну. Еле успел схватить я под водой за борт. Шексна-река настоящая. Широкая и глубокая. В том месте, где мы с братом «зависли», до дна метров 5, а то и 7. От ледяной воды начало сводить руки и ноги. Кругом темень такая, что я даже лица Генкиного не вижу. Брат молчит, но я чувствую: ещё немного и он удариться в панику. Спрашиваю как можно спокойнее: «Ну, Геначто будем делать? Давай, что ли «Спасите!» орать? Он шепчет еле слышно: «Давай…» И тут я понимаю, что кричать «Спасите!» мне стыдно. Не орал же, когда остался один на один с росомахой. И когда стропы парашюта сдавили шлем с такой силой, что он вместе с черепной коробкой начал трещать, не издал ни звука. Это был мой второй прыжок. По незыблемому правилу парашютист укладывает свой парашют сам. Я десятки раз это проделывал, пока шли тренировки на земле, и не слышал от инструктора ни одного замечания. Как получилось, что в тот день «упаковал» четыре широкие стропы не прямо, а в нахлест-ума не приложу. Когда купол раскрылся, махина площадью в 80 квадратных метров с неимоверной силой натянул скрещенные над макушкой стропы. Раздался треск. Ещё мгновение-и мою голову расплющит в лепешку вместе со шлемом. Откуда-то изнутри рванулся страх, но перед ним вдруг будто стальная дверь захлопнулась: «Это не твой час. Выкарабкивайся!» Тут же ясно увидел, как инструктор показывает на занятиях, что нужно делать в подобном случае. И я, уже почти теряя от боли сознание, левой рукой схватил правую стропу, правой-левую и резко их развёл. И тут меня начало крутить с невероятной скоростью! Верчусь в воздухе на манер волчка и хохочу, как сумасшедший. Эти воспоминания меня слегка приободрили: «Ничего, брат, и не из таких переделок выбирались».