У Корнея Чуковского в Переделкино была дача, а Райкин там её снимал.
В любую погоду и детского писателя, и сатирика можно было встретить в лесу возле посёлка: один просто гулял, другой — учил роль на ходу.
Райкин называл Чуковского «частью переделкинского пейзажа».
Однажды, встретив Райкина, разучивавшего роль на улице, Чуковский пригласил его в дом.
Райкин вежливо отказался.
«В другой раз, завидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он без всяких приветствий напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:
— Пренебрегаете!
— Бог с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно — гулять и учить.
— Ну, как знаете, — сказал он сухо и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот.
Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи.
И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:
— Прошу!
Я понял, что сопротивление бесполезно.
Рассмеялся. Вошёл в сад.
Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.
— Вы гость. Идите первым, — сказал Чуковский.
— Только после вас.
— Идите первым.
— Не смею.
— Идите первым.
— Ни за что!
— Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
— А вы что же, меня проверяете?
— Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
— Ну Гоголем описано. В „Мёртвых душах“.
— Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
— Ни за какие коврижки!
— Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
— Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
— Почему это „потому“? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
— Я младше. Корней Иванович. Младше.
— Что значит „младше“? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
— Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
— Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?!
После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:
— Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
— Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал:
— Умоляю вас, сударь!
Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:
— Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
— Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!
Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным.
Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками.
Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась.
Попыталась нас поднять.
Чуковский заорал на неё:
— У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло.
Но через мгновение она появилась в окне:
— Может, хоть подстелите себе что-нибудь?
Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала.
А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
— Вам так удобно?
— Да, благодарю вас. А вам?
— Мне удобно, если гостю удобно.
Всё это продолжалось, как минимум, четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем.
То есть, я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?!
Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
— Всё правильно, — сказал он, наконец, поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. — Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому…
Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги.
— А потому, потому…
И вдруг как рявкнет:
— Идите первым!
— Хорошо, — махнул я рукой. И вошёл в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.
— Давно бы так, — удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. — Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал.
Не ложный, а настоящий.
Так я думал. Но ошибся опять.
— Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, — сказал Корней Иванович, потирая руки…»

«Без грима. Воспоминания»