Элеонора была женщиной самодостаточной, пятьдесят с хвостиком и хвостик ее совсем еще не завял, дважды вдова, две квартиры и две дачи давали ей прочный фундамент, а работа на кафедре химии тонких волокон завершала этот колосс на весьма стройных, не по годам, ногах.
Она была в пассивном поиске, сама никого не искала, но если какой-нибудь охотник прицеливался, она не пряталась и с удовольствием становилась дичью.
Вот и в этот раз было также, в модном кафе, в обед, рядом сидел седовласый господин, респектабельный и импозантный, на вид ученый, но не жалкий профессор из второразрядного вуза, а эксперт правительства по законодательству, вдовец, это она определяла по своему навигатору, она чувствовала свободных мужчин.
Когда он вышел курить на улицу, она тоже вышла, достала сигареты и замешкалась с зажигалкой, он галантно услужил ей, они посетовали друг другу о кознях кровавого режима по запрету курения, пошутили и обменялись телефонами, две недели они болтали, иногда обедали, но до ужина пока еще не дошло, и тогда Элеонора решила, пора и пригласила милого дружка, так она его звала, к себе в гости в высотку на площади Восстания.
Он пришел, с цветами, вином и двухэтажной коробкой конфет, которые теперь не делают, один этаж был конфетный, а второй — шоколадные бутылочки с ромом, коньяком и ликерами.
Все было мило, они даже потанцевали, он даже поцеловал ее твердыми губами и она сказала ему после танца: «Иди, освежись».
Когда он вернулся в одних трусах, она отметила еще крепкую фигуру и прикрутила ночник, потом она вспомнила, что забыла освежить туман своих духов.
Войдя в ванную комнату, она ошалела, на ее прелестной манекене-головке висела седая накладка его шевелюры, а в ее стакане для полоскания сияла его пасть.
Она вернулась, накинула халат, а потом упала, изобразив приступ астмы и он ушел, понял, что приступ притворный…
Больше они не виделись и с тех пор она всегда треплет за голову новых кавалеров и целуется с языком, чтобы понять, а не съемные ли у нас протезы…
Век живи, век учись, и на старуху бывает проруха…