Как малые дети: то вновь в поддавки, то в прятки.
Но он появлялся — и сердце стучало в пятках.
А ты заливала /сквозь слезы/: «Да всё в порядке!»,
И делала вид, что нисколько /совсем!/ не ждешь.
А он делал вид, что ни капли /ничуть!/ не тронут.
Но, зная, что врешь, поправлял на себе корону.
И — веришь? — порой даже видел тебя на троне
По правую руку. /Да что там по руку. Сплошь/.
Но главное в этом — уметь отключить рекордер.
А ты не умела… И память в тепло меж бедер
Стремилась. В натянутость струн разомлевшей плоти.
В биение пульса и в твердость тугих сосков.
И зная, что будешь одна в этот тихий вечер,
Глазами его по себе ты со скул на плечи
Скользила… Тоска ослабляла удавку. Легче
Дышать становилось. И даже совсем легко.
Руками его ты снимала с себя одежду…
Ласкала себя его пальцами 'в' и 'между'…
Лишь после, когда покидал тело омут грешный,
Ложилась с ним спать, просыпаясь всегда одна.
А утром ты слушала песни, варила кофе.
Бумаге излить торопилась ночные строфы.
Но грифель упрямо царапал желанный профиль
И — плюс ставя между — записывал имена…