Мама, мне хочется иногда
просто сбежать от твоей земли.
В старый, потрепанный чемодан
вещи и мысли собрать свои.
В край, где полуденный океан,
там, где туманы стоят стеной.
Что же творишь ты со мною, мам.
С нами. С собою. И вот со мной.
Ты загораешься — я горю.
Ты терпелива, а мне невмочь.
Я неустанно себя корю,
что не могу я тебе помочь.
Мама, а скоро наступит май,
может возьмет неурядиц треть.
Только, пожалуйста, не пылай.
Больно на это до слёз смотреть.
Я постепенно схожу с ума,
чувствуя холод твоих надежд.
Что же творишь ты со мною, мам.
Где же у бреда вокруг рубеж?
Трепетным пухом от тополей
устлана наша с тобою жизнь.
Мама, пожалуйста, не болей.
Мама, ты можешь, давай, держись…
Каюсь, я часто бываю зла,
и говорю, и пишу не то.
Только бы ты наконец сняла
серое это своё пальто.
Глупое крутят для нас кино
за постсоветской большой стеной.
Бог он поможет, конечно, но
нужно стараться идти самой.
Мама, пожалуйста, не глупи.
Нам ведь с тобою давно не пять.
Хватит терпения — не терпи:
можешь последнее растерять.
Видишь, апостол сидит в раю,
наш, ужасаясь, читает бред.
Только, пожалуйста, не воюй —
он не простит никогда тебе.
Как же мне хочется иногда
быть полноправным твоим жильцом.
Старый, потрепанный чемодан
смотрит предательски мне в лицо:
если б я только была смелей;
если бы ты не жила внутри…
Мама, пожалуйста, не болей.
Мама, пожалуйста, не гори.