Давным-давно, по молодости лет, моя сестрица жила в коммуналке.

Кроме нее в этой коммуналке обитали полторы семьи. В одной комнате проживали тихие муж с женой средних лет без детей. В другой — баба Аня. О ней и речь.

В коммуналке на три комнаты было две кухни. Одну, большую, делили сестра с этими супругами. А другая, совсем крохотная, безраздельно принадлежала бабе Ане. И даже запиралась на ключ.

Баба Аня была среднестатистической советской бабушкой. Где-то у нее имелись дети и внуки, которые периодически приезжали в гости, писали письма и звали к себе. Имелись подруги для совместно почесать языками. Как и любая среднестатистическая бабушка, баба Аня периодически жаловалась на здоровье. Но ни по врачам не ходила, ни к себе их не звала. Соседям не досаждала. Ни маразма, ни склероза. Назвать ее старушкой язык не поворачивался. Так, ничего себе женщина преклонных лет.

Вообще, кстати, очень тихая и спокойная, нетипичная такая была коммуналка, надо сказать.

Если я приезжал и не заставал сестру дома, баба Аня поила меня на своей кухоньке чаем и угощала борщом. Хотя я прекрасно мог сделать это на кухне сестры, ключ от ее комнаты всегда лежал под ковриком. Если нет, то все знали, что дверь легко открывается обычным столовым ножом. Так жили, да.

Днями все были на работе, и баба Аня оставалась в квартире одна-одинешенька. Практически все время она проводила на своей кухоньке. Потому что окна ее комнаты выходили во двор. А окно кухни — как раз наоборот. Практически на самую оживленную часть города.

Квартирка находилась на третьем этаже сталинской трехэтажки. А трехэтажка стояла на площади, аккурат через дорогу от здания облисполкома. На этой же площади, слева, стояло здание обкома партии. И Ленин посередке. Площадь, как водится, называлась Советской.

Немудрено, что большую часть времени баба Аня проводила на табуреточке у окна, наблюдая светскую жизнь начала восьмидесятых.

При всех ее достоинствах, была у бабы Ани одна нехорошая привычка. Видимо, еще с войны. Баба Аня экономила спички. На кухне у нее стояла старенькая двухконфорочная газовая плита. И если одна конфорка уже горела, а зачем-то требовалось зажечь другую, баба Аня поступала просто. Открывала газ. И все. Секунд через пять раздавался тихий «пфук» и вторая конфорка вспыхивала сама по себе.

Кто и когда надоумил ее так делать? Сосед периодически говорил «Смотри, Анна Ивановна, доиграешься!» Но та только махала рукой. Да и справедливости ради надо сказать, что пользовалась она этим рисковым приемом не часто. Ну часто ли пожилому одинокому человеку требуется две конфорки враз?

Ну вот. А в один прекрасный день плита эта двухкомфорочная скончалась. И бабе Ане поставили новую. Четырехконфорочную. Баба Аня говорила потом, что причина происшествия именно в этом. А уж как там было на самом деле, одному Богу известно.

А дело, опять же со слов бабы Ани, было так.

Утром, проводив всех на работу и закрыв дверь, баба Аня поставила чайник и села к окну дожидаться очередной серии сериала «Приезд первого секретаря обкома партии на работу». Потом решила сварить яйца. Четыре штуки. Кастрюльку поставила по диагонали от чайника. Привычно открыла газ. И поспешила к окну.

То ли секретарь задерживался. То ли еще что интересное произошло в это время на улице. Но только баба Аня не обратила ни малейшего внимания на тот факт, что никакого «пфук» не случилось. Да.

А минут через пять — бабах! Рвануло.

Баба Аня в ночной рубашке и с неприбранными волосами летела с третьего этажа под оглушительный грохот раскинув руки аки белый лебедь. Ее вынуло из тапок и выбросило в окно вместе с рамой.

Чудесный этот полет наблюдала масса народу, включая как раз подъехавшего первого секретаря обкома.

Была зима. Судьба воткнула бабу Аню в самый большой сгребенный дворниками сугроб.

Врачи сказали «Так не бывает!», но сколько ни старались, ни единой царапины у бабы Ани не нашли. Ни в какую больницу ни на какой «скорой» баба Аня ехать категорически не хотела. Врачи сказали «Шок» и увезли силой. Искать царапины и прочие повреждения в условиях стационара.

Конечно, поднялся кипеш. Конечно скорая, пожарные, и менты. Конечно, служба газа. Конечно, любопытные. Шутка ли — рвануло напротив обкома. «Шо, опять не попали?»

Поскольку ни о каком теракте речь не шла, то дознание провели стремительно. Квартиру взломали. Ущерб оценили. На кухоньке вместе с окном вынесло дверь. Разворотило плиту. На потолке четко отпечатались четыре яйца. В углу валялся гнутый чайник. Возле окна стояли сиротливо бабыанины тапки.

Через час место действия опустело. Уехали скорая, пожарная и менты. Рассосались зеваки. В квартире остались только: газовик — чинить и проверять оборудование, плотник — вставлять рамы и дверь, участковый — писать протокол и приглядывать за этими двумя. Квартирка-то бесхозной осталась.

К обеду все восстановили. Поменяли замок входной двери. Вставили раму и дверь на кухне. Дали газ и воду. Участковый подписал протокол.

Кто-то должен был остаться в квартире. Открыть жильцам и передать ключи от нового замка на входной двери. Кто-то один. Но остальные двое проявили солидарность. Видимо, эта солидарность подкреплялась чем-то покрепче социальной ответственности.

Короче. Три мужика, честно сделав свою работу и промерзнув насквозь в раскрытом настежь помещении, решили выпить. Отметить окончание работ. Обсудить вопросы. Коль уж так сложилось. Выяснить, наконец, в чем же причина взрыва? Какую-то часть картины со слов уехавшей в карете бабы Ани они представляли, но не до конца.

И через полчаса — бабах! Рвануло.

Скорая, пожарная, менты. Служба газа. Зеваки. Трое пострадавших. Сильно, но не смертельно. Газовик. Плотник из ЖЭКа. И участковый.

Как позже было написано в протоколе дознания:

«…пострадавшие пытались экспериментальным путем установить причину взрыва»