Это называют блошиный рынок, да?
Не знаю как правильно.
Но там продают несбывшиеся мечты.
На полу разложены, на натянутых между деревьями веревками, развешены мечты детства, юности, молодости.
Все то, о чем я когда — то мечтала, там есть.
Вот висит куртка. Классная. Из блестящего материала. На кнопках и веревочке снизу.
Когда мне было двадцать — такую было не достать. Я ходила в драповом пальто, а модные девчонки в таких куртках.
Я смотрю на нее и мне тоскливо. Почему я могу ее купить сейчас, а не тогда? Почему тогда, когда она мне была нужна, она досталась не мне?
А теперь она стала не нужна. И ее предали.
Ее вывесили тут, она почти не ношена. А ведь я могла ее доносить до дыр, до протертостей на локтях и рукавах.
Она бы могла меня сделать счастливой.
А может быть, если бы я тогда ее купила, я могла бы найти жениха не в двадцать восемь, а в двадцать? И он бы был взрослый, красивый, состоявшийся мужик, на десять лет меня старше, который бы заметил в этой куртке хрупкую, нежную девочку, взял бы меня за руку и повел бы меня по жизни, заботясь обо мне, даря мне спокойствие и чувство защищенности. И тогда моему сыну бы сейчас было не 23, а 31. А моему мужу могло бы быть сейчас не 40, а 60.
Е*твою мать…
Хорошо что не купила тогда.
Хорошо, что моему мужу не шестьдесят. Шестьдесят — это же почти старик.
А вот юбка о которой я столько лет мечтала. Джинсовая. Коротенькая. Когда — то ее было можно купить только за бешеные деньги, которых у меня не было. А теперь я бы рада, но она сто лет как вышла из моды. И короткое уже не носят. И я уже не та…
А если бы она досталась мне тогда, то я смогла бы …
Ах да, муж за шестьдесят мне не нужен.
Хрен с ней с юбкой.
Но почему — то все равно грустно.
А вот Макс застыл над какой — то расстеленной на дороге тряпкой и завороженно сказал вслух:
— Ух ты, готовальня.
И оказалось, что в моей памяти, где — то очень далеко, тоже лежит это слово. Готовальня.
Смешное.
Я подошла и посмотрела на землю — там лежал огромный деревянный красивый пенал, заполненный всякой шарабурой для черчения.
И грустные глаза мужа.
А значит, если бы когда-то ему купили такое, он бы смог стать инженером — проектировщиком. Ну как вариант. Стоял бы над кульманом и всю жизнь чего — то чертил.
Я посмотрела на него.
Представила его возле кульмана …
На*уй.
Хорошо, что не купили.
Лучше пусть айтишник, чем возле кульмана, с циркулем и линейкой.
А потом еще и еще какие — то вещи, модные тогда и не нужные теперь. Огромный базар знакомых до боли вещей, которые так и не случились в нашей жизни.
И вдруг я подумала о том, что может быть они продают это барахло, а мы не продаем именно потому, что эти вещи в нашей жизни так и не случились?
Может в этом есть какая — то система?
Система равновесия сбывшихся мечт?
Грустный, очень грустный базар, на котором вдруг я увидела грустную маленькую куклу. Она лежала на земле, и как маленький живой ребенок, смотрела на меня своими грустными глазами.
У меня в детстве не было такой красивой куклы.
У меня в детстве были куклы из пластмассы, с наскоро скроенными дубовыми руками, ногами, и с дубовыми чертами лица. А эта резиновая мордаха моей мечты лежала рядом с каким — то грязным старьем и мне показалось, что это кощунственно оставлять ее здесь, среди этого барахла и чужих не реализовавшихся надежд.
И я купила это маленькое произведение искусства.
Пусть хоть у нее сбудется сегодня мечта — найти покупателя, который оценит ее по достоинству.
Пусть хоть у кого-то сбываются мечты вовремя.