И когда он проснётся за ночь сорок пятый раз, не умея сказать, что мешает спокойно спать, она будет сидеть, не смыкая уставших глаз, будет ласково петь и тихонько качать кровать.
И когда у него будет резаться первый зуб, первой шишкой на лбу обозначится первый шаг, и когда первый жар станет мягким касанием губ к закипевшему лбу — всё равно это будет так.
И когда он пойдёт первый раз без неё во двор, запестреет дневник алокрылостью лебедей, он рискнёт головой на какой-то дурацкий спор — она будет спасать от всего его и везде.
И когда он устал, недоволен и раздражён, и когда для неё не осталось минут и сил, равнодушие фраз будет в сердце входить ножом — она будет шептать: «сохрани его и спаси».
И когда у неё встанет черточка между дат, а его обоймёт неизбывностью пустота, он спиной ощутит тот же ласковый тёплый взгляд.
Потому что она всё равно будет с ним всегда.
И когда он проснётся за ночь сорок пятый раз, не умея понять, что мешает спокойно спать, колыбельный мотив будет явственным, как сейчас.
Потому что никто не умеет любить, как мать.