А дальше все пошло накатом. Торжественная часть, трогательное прощание на вокзале с родными, съемки. И вот мы уже в вагоне. Молчаливые официанты быстро накрывают на стол. Повара расстарались на славу, стол ломится от изысков. Мы быстро ужинаем, слишком пресыщенные, чтобы о чем-то говорить. После ужина все расходятся по своим купе. На кровати лежит шелковая пижама. Быстро одеваю ее, но вместо кровати иду к мольберту. Ночь пролетает быстро. Все мои кошмары выплескиваются на холст. Я не могу решиться и выйти в коридор, подойти к купе Китнисс, постучать. Знаю, что сейчас ей снятся кошмары. Знаю, что ей нужна помощь. И не могу. Что у них произошло с Гейлом после нашего возращения? Какой окрас приобрели их отношения? Насколько все изменилось? Я не имею права даже спросить у нее об этом…
На рассвете я засыпаю, до прихода группы поддержки времени более чем достаточно. Просыпаюсь ближе к полудню, как обычно, от кошмара. Снилось, что Китнисс убил гигантский переродок с глазами Цепа. Приходит команда подготовки, быстро начинают мазать меня всякими кремами и скрабами, наводят лоск, полируют ногти, убирают лишние волосы. Никогда не понимал этого, но зрителям не нужен грязный парень из бедного Дистрикта, они хотят видеть кого-то подобного себе, ухоженного и красивого. И с этим можно лишь смириться. Интересно, а что команда подготовки делает с Китнисс? Насколько я помню, Эффи накануне говорила, что ей придется встать раньше других из-за каких-то проблем с ее ногами, или волосами на них. Не важно, в принципе. Китнисс никогда не волновала ее внешность, мне кажется, она до сих пор не осознает, насколько она красива. Да и в постоянной борьбе за выживание у нее просто не оставалось времени на самолюбование. Ведь надо было заботиться о матери и Прим. Без нее они просто умерли бы с голоду. А я? Что мог сделать для нее я? Когда-то, после смерти её отца, увидел, как она лазит по мусорным бакам в поисках еды и сжег ради нее две буханки хлеба. Получил от матери за испорченный хлеб, но разве это было важно? Потом объявил на весь Панем о своей любви к ней, но опять-таки потому что Хеймитч решил что так для нас будет лучше. Старался не мешать ей на Голодных играх. И все, в остальном я жил сытой и счастливой жизнью мальчишки-пекаря влюбленного в бедную девчонку из Шлака. Все что я делал эти годы — наблюдал за ней, начиная с самого детства, с того момента когда впервые увидел ее, с шести лет.
На обед собрались все. Китнисс сидела явно раздраженная. Кажется, команда подготовки ее пытала как минимум. И тут поезд остановился, какая-то непредвиденная поломка и задержка на час. Эффи тут же начала рассуждать о том, насколько это скажется на расписание, что придется изменить и где переделать. Я видел, что сейчас будет взрыв.
— Эффи, да всем наплевать! — вырывается у Китнисс.
Её выкрик вызывает удивление у всех, кроме меня. Даже Хеймитч вырывается из своего алкогольного забытья и перестает крошить несчастную булочку.
— Нет, правда, наплевать! — она вскакивает из-за стола и выбегает из вагона-ресторана.
Тишина. Все пытаются осознать, что произошло. Мой голос в царящей тишине напоминает раскаты грома.
— Эффи, прости ее. Ты же знаешь, Китнисс очень не любит шумихи, а тут впервые за историю игр два Победителя, и она очень-очень нервничает из-за Тура Победителей. Ведь это такая ответственность…- я продолжаю нести всякую ерунду, зная, что в случае с Эффи, чем больше подобной чуши, тем добрее она становится. Договаривая я тихонько пробираюсь к выходу. Извиняюще улыбнувшись, я выскальзываю из вагона, аккуратно спускаюсь по ступенькам на землю. Странно, когда мы выезжали из Двенадцатого на улице шел снег, а сейчас тепло, солнце, трава кругом. Китнисс убежала в поле. Поезд простоит с час, значит, я успею привести ее обратно. И по возможности успокоить и узнать причины этой вспышки. Для нее, уравновешенной и сдержанной подобное просто так не случилось бы. Кое-как я ковыляю по земле, мне ее не догнать. Я вижу, как Китнисс остановилась и села. Она должна слышать мои шаги, в Капитолии ее оглохшее ухо должны были вылечить, так же как и мою ногу. Медленно я подхожу к ней, пытаясь найти слова, чтобы заговорить. Лихорадочно придумываю что-то не принужденное, или насмешливое, хоть что-нибудь, в конце концов! После нескольких месяцев игнорирования друг друга очень тяжело подойти, как ни в чем не бывало, и заговорить о пустяках. Особенно осознавая, что это я был не прав. Повел себя как обиженный мальчишка, не понимая, что она делала все для того чтобы нас вытащить живых, пошла на крайние меры. Я же только и мог, что носиться со своей любовью, искренне поверить во взаимность. А когда узнал, что все это не так, даже не попытался остаться хотя бы в дружеских отношениях. И получается, что при камерах мы воркующие голубки, катающиеся по снегу со счастливым визгом. А наедине слова друг другу не говорим. Из-за моей глупой и детской обиды. Ей нужен Гейл. Гейлу нужна она. Они оба принадлежат своему миру. Миру Шлака, Котла, незаконной охоты в лесу. Я для них городской мальчик, сын пекаря. Сытый и чистый. И мне тоже нужна она, Китнисс. Стандартный любовный треугольник. И если я хочу, чтобы меня не вычеркнули из этого уравнения по умолчанию, мне нужно что-то менять. А лучшего момента и лучшей возможности, чем сейчас пока что не предвидится. Арена научила одному простому правилу: «Здесь и сейчас».