На каждом из них — если не нимб, то ряса.
И каждый к тебе — отгрызать по кусочку мяса.
Как иначе с тобой — неудобным и неформатным?
Как тебя излечить, как тебя запихать обратно?
Чтобы глаз не мозолил и телом не гробил вида.
Весь такой нетакой, а у них здесь viva la vida.
Весь такой неручной,
ой-ой-ой,
ай-ай-ай,
о ужас.
Жил да был человек,
человек превратился в ужин.
Боже, что же с тобою таким некомфортным сделать?
Распороть, перешить, подарить, перекрасить в белый?
Написать о тебе тридцать три возмущённых текста,
чтобы помнил команды —
дай лапу, апорт и место.
Знал, что неинтересно всё сделанное тобою.
Разве это стихи — всё какое-то никакое.
Разве это кино, мы тебя умоляем, гадость.
Что осталось тебе —
ничего тебе не осталось.
Ты не то говоришь, надеваешь не то и бесишь.
Хочешь вовсе не то,
а у них здесь сплошные best wish.
Не пытайся учить — от горшка два вершка
и баста.
Боже, землю спаси от такого,
как ты,
балласта.
И каждый из них — рассуждает здравее здравых.
Сам с собой рассуди — кто тебе дал права и право?
И на чистую скатерть ложись,
не пыли
и слушай.
Вся твоя недожизнь
очень кстати
пойдёт с петрушкой.
Завершится красиво под звон раскалённых вилок,
и не надо борьбы —
тебе просто не хватит силы.
Пусть жуют и хрипят,
и по косточке рвут на части.
Ты же был не про то,
а у них здесь сплошное счастье.
Это акт доброй воли — не трогать листов и клавиш,
это было сто раз
и талантливей,
понимаешь?
Не осмелься перечить и пачкать собою сутки.
И покорно варись в их набитом святом желудке.
Это акт доброй воли —
застыть ядовитым блюдом.
И не портить субботу тем
каждым
прекрасным
людям.