Смотря на потолок в потеках мела,
признаюсь в том, что понято не вдруг:
я знаю, ты со мной переболела,
перестрадала русский мой недуг.
Так женщины солдат спасали верой,
так выносили раненых в бою,
вот так и ты платила полной мерой,
спасая жизнь и целостность мою.
Не ставила вопроса: либо-либо,
и не вела похмельного крестить
в ближайший храм. За все тебе спасибо,
а за мое неверие — прости!
Клянусь тебе продавленной кроватью
и медицинской кафельностью стен,
что нынче передумал умирать я
и нигилизм забросил насовсем.
Еще чуть-чуть и я, дрожа подбрюшьем,
взойду наверх, где чисто и светло,
где потолки болеющих не плющат,
где солнце светит не через стекло
расчерченного гранями стакана
на грустную считалочку недель…
я больше никогда не буду спьяна
вязать с утра веревочных петель.
Мы тихо побредем аллеей летней,
усталое молчание храня,
одно прошу: попробуй незаметней
смотреть у тревогой тайной на меня.
Неверие воспитывает слабость,
ладони рук с мозолями галер
саднят, но мы с тобой — остались,
так хоть во имя этого — поверь!
Я, заплатив за взятое в рассрочку,
верну, как долг, надежность и покой,
давай, мы на одном — поставим точку,
а на другом — продолжим с запятой…