Ты меня сочиняешь.
Тебе кажется — скоро придумаешь нечто такое,
что украсит твой дом, идеально войдя в интерьер.
Что ты сможешь показывать с гордостью каждой подружке,
а потом,
бросив в сумочку между расческой и саблей,
забыть.
Ты меня сочиняешь.
Ты печатаешь черным черты:
ты обязан быть сильным,
ты обязан на четверть быть морем,
на треть ледником,
глориозой цвести в середине,
там где мысли о важном —
… показать весь текст …

Два кофе: для меня и дьяволу на холке,
пускай он тоже выпьет, и так старик продрог,
и так устал шипеть в седеющую челку:
«Мне опостылел мир, он встал мне поперек».
Советчик — никуда, он кашляет словами,
скрипучими зубами выводит ритурнель.
Но я ловлю смычок и отвечаю прямо:
сперва на брудершафт. Потом уже в постель.
В постели моей стыль. В ней вечно спит декабрь,
и женщины не греют. Тела их — как полет
измятой простыни, сверкающей, но зяблой.
В полете женщин штиль. В моей постели лед.
Хотелось извернуть в самом себе пространство,
безумствующим словом в глазах перерябить,
… показать весь текст …

Голова от глагольной бездарщины тошно пухнет,
пальцы с пыльной клавиатурой прелюбодействуют,
когда я сажусь писать на собственном брюхе
поэзию — жалкую, мелкую, безыдейную.
Безыдейную, бес изыди из слов растекшихся
по стволу мирового древа, к чертям увядшего.
Но потом я беру от лупы толстое стеклышко
и сжигаю все словоблудие и дурачество.
Это правильный образ новой вехи культуры —
поджигание старых, кривых и безлюдных зданий,
выявление жизни под пеплом литературным
для селфи-служителей храма собственной задницы.
Это новые силы для борьбы с беспределом каменным
в черепных коробках слепой и голодной паствы.
… показать весь текст …