Так случается: нет обмана или подвоха,
Сразу было прямое знание: будет плохо.
Так, въезжая в совсем чужой незнакомый город,
Понимаешь всё по первым надписям на заборах,
По таксисту, в парах перегара клюющему носом,
Понимаешь всё. И не задаешь вопросов.

Если кто-то спросит через долгий временный промежуток:
Зачем смотреть на снег в тишине и жути?
Я не буду знать, как мне ему ответить,
Что пока глаза обнимали лёд, уши слушали ветер,
А звук замерзал под горлом хрустальным комом, —
Не было выхода, просто случилась кома.

Может быть, есть выбор детский и выбор взрослый:
Не врать, что тепло, а честно сидеть и мёрзнуть.
Не доказывать ничего, ни о чем не спорить
С этим великим белым холодным морем.

Если кто-то спросит, что делает умный зверь,
Когда точно знает, что на пороге — смерть.
Он не ест лечебные травки, не ждет чудес,
Но идет один подальше от стаи, в лес.

Если кто-то спросит — незачем отвечать,
Что мне выпал — снег и в этом снегу причал
Для того, кто тысячи миль так легко проплыв,
Затонул у родной земли, налетев на риф.

Если кто-то спросит: что это, назови,
Дай тому, на что смотришь, имя своей любви.
Что ответить — эйфория, тоска, усталость?
Мне оно обошлось слишком дорого, как бы ни называлось.

Так случилось: нет обмана или подвоха.
Смотреть на тебя и знать: будет очень плохо.
Сразу стало поздно пытаться понять, при чём здесь
Иррациональная, но тотальная обреченность
На нелепый выбор, что даже не мною сделан —
Сидеть в тишине и жути в холодном белом,
Пока музыка пустоты подступает ближе.
Если заговоришь со мной — говори потише.
Не отвечу, оставлю бунт под замком, под катом:
Никакого больше ширпотреба и суррогатов,
Никакого больше размена на компромиссы,
Ни дешёвых действий, ни слов, ни единой мысли.

Этот страх — совсем замерзнуть и не проснуться
Все же много меньше страха тебя коснуться.
Лучше чувствовать, как исчезаешь с каждой минутой,
Плюсуя свои молекулы к Абсолюту.

Если кто-то спросит, почему теперь я — снега и льды.
Я не смогу объяснить им, при чём тут ты.