Мама вынула из нижнего ящика балетные туфельки, осторожно потрогала их тупые носы. Вот уже чудится маме, что, дохнув ей в лицо торжественным холодом, раздвинулся бархатный занавес: на сцене девочка-балерина. Тоненькая, легкая, она кружится в луче света, словно белый мотылек. Слышите, как играет музыка?…
—Татьяна Андреевна, вы слышите?
Мама вздрогнула и очнулась.
—Слышите?—кричала ей с порога соседка.
—По радио объявили: на нас напали фашисты. Война!
—Ларочка!
Только и могла выговорить мама, роняя балетные туфельки на пол, а поезд уже далеко-далеко. И на всех окнах опустились синие шторы, чтобы вечерние огни не выдали Ленинград самолетам врага, но стояло лето-время северных белых ночей, когда и без огней виден самолету уснувший город. И белыми ночами ленинградцев стал будить настойчивый голос диктора: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!»