Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
… показать весь текст …

Мы лезем в драку за правое дело, искренне полагая,
что правого дела от этого станет больше.
Но на самом деле от этого станет больше только драки.

Сперва приходит лихо,
потом приходит плохо,
потом приходит эхо
от силы два-три раза,
в конце довольно глухо,
и наступает тихо,
но следом режет ухо
разбившаяся ваза.

Ты выходишь на склон. Истончается день. Тени ищут длину.
Оседая в глазах, истекая теплом, солнце глохнет в пыли.
Ты выходишь один, за тобой — только тень в неотвязном плену.
Ты выходишь на склон, и на склоне стоят ковыли.

Ты увидел ее, эту странную жизнь, ты стоишь, замерев:
Словно духи земли отыскали ходы в каменистой коре
и выходят, струясь, обретая длину и ловя ее след,
как слепые огни на незрячих свечах, лижут свет.

Вспоминая на вкус, вспоминая на слух, вспоминая на цвет
и стелясь на ветру…
… показать весь текст …

Ничего не возьмёшь, не засунешь в карман,
ни в компьютер всеядный карманный —
эту просто листву, этот просто туман,
этот день просто хмурый, туманный —

эти вещи, с которыми сделать нельзя
ничего, только помнить и помнить,
как шуршала листва, как слоился, скользя,
дым в тумане, вникая до комнат,

и, качаясь, сквозь дым плыли разум и дом,
сквозь пустоты тумана и прутья,
и дышалось легко, и писалось с трудом,
в простоте пробиваясь до сути,
… показать весь текст …

Вечность — это очень просто,
бог — ему что век, что год…

А вот кто не то что по сто —
лет по семьдесят живет,
как ему плюс-минус десять
до инфаркта протянуть,
подышать еще, поездить,
попи… ть с кой-кем-нибудь.
Вот бы как бы бедолаге
повернуть бы время вспять
и — хотя бы на бумаге —
горстку лет прожить опять!
… показать весь текст …

Из чего состоит тишина?
Из жужжания мерного мухи,
из подпольной возни грызуна,
бреха дряхлой дворняжки-старухи,
деликатного скрипа сверчка,
равномерного топота моря,
шелестящих ходов сквозняка
в поредевшем древесном уборе…
Так и тянется ночь до утра
в непрестанном негромком концерте.

Если все эти звуки убрать,
тишина называется смертью.

Уже не вышло умереть как снег,
как первый снег, легчайший, белоснежный,
негрустный, беспечальный, как ночлег,
наивный и случайный, как надежды.

Но поздно даже умереть как снег,
глубокий снег, холодный и широкий,
в котором птица, зверь и человек
оставили следы среды, уроки.

Осталось только умереть как снег,
последний снег, нечистый снег, набухлый
и грузный, оставляя скользкий след,
разводы, чуть похожие на буквы.

Вот мы пишем, пишем письмена свои на воде,
чтоб они уплывали к народам с течением вод,
но становятся воды, цветут и гниют. И в беде
опускаем мы руки тогда и бормочем: — Ну, вот!

А потом мы пишем свои письмена на песке,
чтоб они на века здесь остались, окаменев.
но приходит ветер и сдувает их, и в тоске
мы не в силах скрыть разочарованье и гнев.

И тогда на бумаге мы пишем свои письмена,
знак за знаком плотно их располагая в ряд,
чтобы они сохранились на вечные времена
потому что рукописи, гов…
… показать весь текст …

Светло ль внутри фонарного столба?
Светлей, чем в телеграфном, что ль?..
Судьба
нам не дала иметь в себя окно.
Как жить внутри себя, где все темно?
Как заглянуть снаружи в эту тьму,
где ни окна неясно почему,
ни лампочки, ни свечки и ни зги,
куда ни кинь, ни глянь, ни побеги,
там только тьма и беспросветный мрак
Как жить в таком внутри себя?
Никак.
Вот и живем снаружи да вовне,
дрожа от страха больше, чем от стужи,
… показать весь текст …

Счастье? Щас те!

мишки с севера шлют приветы братанам в сосновом бору
целый день брожу неодетый всё надеюсь что не умру
жидковато как символ веры

мушкетеры как кошки серы, мушки с сыра забыл накрыть
господа каскадеры и офицеры сорок лет спустя в стаканы водяры
посошок на троих разлить

и не чокаясь не хорохорясь просто молча принять на грудь
эту тягость и злую горечь за давно уж не добрый путь
на котором не стать моложе —

это иго твое о Боже если честно мне тяжело
телу стало довольно тесно, а в душе не осталось места
… показать весь текст …

Я полон памятью тебя, налит до края,
все, что случилось, не сбылось, что стало, помню
и не отдам за все грехи любого рая…

Ну полно, полно…

Чтобы забыть тебя, мне надо много больше.
Такую плату мне одна лишь смерть заплатит.
Мне хватит этого и до конца, и после…

Ну хватит, хватит…

Да, я все помню, не забыл. Не в этом дело,
а дело в том, что утром снится, ночью будит.
… показать весь текст …

Человек деталь пейзажа,
а печаль деталь портрета.
О деталях натюрморта
можно в следующий раз.

А деталь его печали
водка или сигарета,
или, скажем… но о прочих
тоже в следующий раз.

Человек погряз в деталях:
детях, жёнах, бывших жёнах,
просто бабах… Но о бабах
плотно в следующий раз.
… показать весь текст …

Проделывая дыры в пустоте
и освещая тьму лучами мрака,
однажды ты подходишь к той черте,
после которой нет пути, однако
есть «нет пути», и в это «нет пути»,
пускаешься, не двигаясь, поскольку
в нём некуда и некому идти,
там дыры в пустоте и тьме — и только.
Там «нет конца» — не полный, но почти.

Вот две вещи, добрый друг,
поразительные и недоступные уму:

дивный нравственный закон,
изволением небес
помещенный внутри нас

и отсутствие любых,
столь же дивное, следов
его действия — вовне.

В небесах тарахтит вертопрах,
стрекозел без крыла, но со смыслом,
он вращает своим коромыслом,
усмиряя и вес свой, и страх.

В коромысле и есть его смысл,
символ веры в подъемную силу,
и что станет ему керосину,
все он будет карабкаться ввысь.

Это небо дается тому,
кто полет принимает на веру;
коромысло, несущее кверху —
это снятое с веры табу.
… показать весь текст …

День за днем, день за днем
море гонит волну.
Редкостное занудство.
***
Любовь, любовь,
как ты щедра,
идиотка!
***
— Быть или не быть?
— Интересно!
Он еще и перебирает!

Помню, в детстве была у меня шоколадная лошадь,
здоровенная, сантиметров под тридцать, наверное, в холке,
весом с древний утюг, хотя, как потом оказалось,
совершенно пустая была. Пустотелая, в смысле.
Тетка мне в третий мой день рожденья ее подарила:
в Минвнешторге работала, там и купила, в буфете.
Лошадь я полюбил всей душой, и ревниво, и страстно,
есть не смел и другим не давал даже думать об этом.
В общем, добрых полгода прожила у меня моя лошадь,
вся заветрилась, бедная, серой обклеилась пылью.
А потом ее кошка с подоконника как-то спихнула —
полагаю, нарочно, ревнива была наша Мурка.
Мы собрали останки, омыли и быстро умяли.
Я рыдал безутешно, но ел ее вместе со всеми…
… показать весь текст …

Слова имеют значение, равное скорости звука,
умножить на силу мысли и разделить на время подумать.
Неизъяснимо величественно, например, слово «С-сука!»,
произнесенное сразу в ответ на «Т-твоюмать!»

Очень хороши «Сам говно!», «Пошел ты!..»,
по-своему недурно «Только для белых!»,
но лучше — «Бей жидов (армян, негров, желтых,
рыжих, голубых)!», вообще: «Бей их!»

Впечатляют «Всегда готовы!», «Ура!» и «Нате!».
«Разве я пастырь?..» сильней, чем «Где брат твой, Авель?..»
И уж совсем никуда «Боже, почто оставил?..»:
вялая мысль и слишком велик знаменатель.