Ляжешь поздно, когда пропитаешься Гёте и виски,
Будешь думать: откуда приходят такие слова,
Как слагается повесть и полнятся раненых списки —
Тех, что книги читают, в прицел подставляя сердца?
Тех, что пишут их кровью, и сами не знают об этом,
/пока хватит чернил — будешь жить, а потом — за порог/.
И не веришь всерьёз, что тебя называют поэтом,
Потому, что не знаешь кто автор тобою написанных строк.
Словно пишешь себе из какого-то тёмного века,
Где звучали мечи камертоном к короткой судьбе,
Там, где шут за окном задыхался от горького смеха,
Пока ты умирал, прижимаясь щекою к траве.
И горел манускрипт, и пылало закатное солнце,
И хотелось дышать, но дыхание выкрал туман…
… показать весь текст …

смотрю в окно — небо сегодня, как синяя рапсодия.
Солнце режет глаза… Как странно устроен мир —
Мне тридцать девять, а я только что понял,
Что ещё совсем молод…
Я жду тебя. Ты идёшь по городу лёгкой походкой,
У тебя голубое платье и рыжие волосы…
Когда ты улыбаешься — у меня замирает сердце.
Закрываю глаза, ты становишься ближе…
Улыбаюсь… Это просто весна…
И небо, как синяя рапсодия…

Надень власяницу, сними крепдешин и шёлк — окончилось время библейской листвы и мёда. Надкушено яблоко /будет ли в этом толк?/, сюжет этот вечный уже не завет, а мода. Ты следуешь ей — я пытаюсь понять мотив, иду за тобой, не смотря на печальный опыт /смеётся мой ангел в эдемских садах пустых, а демон возносит молитву под этот хохот/. Но я зажимаю уши, смотрю в глаза — вот падает шёлк и скользит крепдешин на травы… Твой взгляд говорит: «не смотри, не смотри, нельзя», но полон зрачок твой змеиной…
… показать весь текст …

стань на цыпочки, кончиком пальца дотронься до неба:
Как круги на воде разойдутся на нём облака,
И покатится солнце истёртой старинной монетой
По гранитному камню до самой ладони Петра.
Перевёрнутый Смольный в твоём отразится бокале
/этой невской водой я крещён и на жизнь, и на смерть/,
Мне, конечно, не норны упрямую ниточку пряли,
А холодные нимфы, плетущие вечную сеть.
Я внесён в этот город, как в списки поверивших в север,
В одинокого бога у края небесных болот.
Словно маленький мальчик, его виночерпий и егерь,
Я иду по следам, по надёжной поверхности вод.
И пока я звучу отголоском его ораторий
/как круги на воде, как его сорок первый хорал/,
… показать весь текст …

Я с пристани смотрю во тьму…
Над морем ночь чернее сажи,
И ветер, словно лист бумажный,
Унёс последнюю звезду.

А дождь срывается на снег,
И меркнет, тая на перчатках…
Полна нелепых опечаток
Та Книга, что вершит судьбу.

И вырван предпоследний лист,
В котором смысл и снов и шторма.
И звук последнего аккорда
Не нарушает тишину.
… показать весь текст …

И вот я стою на корме 90 дней,
Вдыхаю норд-ост, не курю, не снимаю китель,
Смотрю на грот-мачты затопленных кораблей
Сквозь толщу воды… но мой маленький нежный мститель
Плетёт своё кружево, знает в науке толк:
Любовь подступает тихо, из самой бездны,
И мучает вечной стаей солёных строк,
Под грифом секретным «Пиши, или я исчезну».
И вот я пишу, доверяя норд-осту руль,
И чувствуя айсберг, лишь чудом проплывший мимо,
И белое крошево бьющих по борту пуль,
Что тают в воде, но отнимают силы
У старого брига, который не лёг на курс,
Послушный скупому зову моей сирены.
… показать весь текст …

Старинным ножом разрезаю небесный свод
/Он выцвел в июне от солнца твоей любви/.
За сводом семь ангелов — тех, что не зная нот,
Поют и поют бесконечный псалом: «Прости».
Но вторить не буду — я верен своим грехам
Как истинный рыцарь, как демон всех невских вод.
Не жди от меня покаянья — я знаю сам,
К кому и когда я пойду за прощеньем вброд
По этим болотам, по руслам иссохших рек,
Где идолы дремлют, где спят подо мхом мечи…
Где в тёмных лесах притаился мой громкий смех
Над собственным страхом найт…
… показать весь текст …

Не приручишь ни зельем, ни вином —
Спи на плече, не трогай мандрагору.
Ведь ты и я, согласно договору,
Наполнены не светом, а огнём.
Высоким жадным пламенем костров —
Вдыхай меня, вдыхай, пока ты дышишь…
Ничьё дыханье мне не будет ближе,
Никто с тобой не будет так суров,
Так нежен на исходе сентября,
Когда Луна взойдёт над диким лесом.
Вдыхай меня, как бог вдыхает мессу,
Как парфюмер движенье вещества.

Пока ты здесь — мне ночь всегда мала,
… показать весь текст …

Мера моя высока, но таков закон — я сорвался с небес не за тем, чтобы падать ниже. Ты, которая смело хранишь мой сон, не зови меня ангелом — ангелы людям ближе. Я же вечный и тёмный, странный, наивный зверь — ибо звери просты: от любви до клыков — секунда… Я, срывающий двери миров с петель, тихо плачу в колени твои на ступенях Лувра. Потому, что нет места зверю на небесах, и земное вино за столетье пропахло тленом. Этот мир — только ленточка в волосах, только отзвук ружья, остальное — небыль… И пока я смотрю, но не вижу нас, утопаю в снегах на полях Прованса — разложи этот мир, как простой пасьянс, как забытые па городского танца… Пусть он будет понятен тебе и мне — будет ангелом зверь, будет дева — тайной. И тогда, прикоснувшись к твоей руке, я забуду про всё, кроме нот венчальных.

Травы звенят и в атаку идёт печаль — я отступаю, поскольку храню слова. Прямо по курсу наутро встаёт Версаль, старые тени на новые взяв места. Вот мой садовник, стареющий вот король, вот королева, которую выбрал шут… Я в этой пьесе банально не взят на роль, лишь оттого, что часы мои вечно лгут. Проще сказать, что не ходят который год, шпагами стрелок прицельно пронзив меня. Тени вокруг виртуозно плетут гавот, парами… парами, мимо меня скользя. Делаю вид, что я счастлив, храню лицо, пальцами сжав проржавевший насквозь эфес, тени танцуют, сжимая тесней кольцо, тихо шепча мне, что я серафим и бес.

Спит королева, смеётся и курит шут. Травы звенят, прорастая неспешно в зал. Я не молюсь — повторяю: «создатель крут, если осмелился вызвать меня на бал».

Пишется кровью всё то, что не стоит строк… Я устою оттого, что печаль проста. Я сберегу тебя, мой молчаливый бог, в мире где ты никогда не берёг меня.

У меня есть замечательная примета, которая работает безотказно много лет: за утренним кофе открываешь свежую газету и читаешь, после новостей, прогноз погоды. Переменнная облачность. Дождь. Возможна гроза. Отлично. Меняем пижаму на белую рубашку и костюм, берём любимый портфель, зонт — и на работу. Работаем. За окном вовсю светит солнце, жара почти плюс 30. Люди в офисе задыхаются, включают кондиционеры, вентиляторы, обмахивают друг друга журналами и газетами, при желании. Я сижу за столом, рабо…
… показать весь текст …

Выключи свет, чтобы мог я тебя увидеть
Зрением волка, полным зрачком Луны —
Эту религию можно открыть и выпить,
Выкрасть у бога чашей живой воды.
Город стремится к лесу, а лес — к обрыву
/эта прогулка сроком на сотню лет/.
Надо ли биться с тёмной и грозной силой,
Если за ней неизбежно стоит рассвет?
Семьдесят рек этой ночью текут по венам,
Виден под кожей синий исток строки…
Прямо за дверью мир невесом, неведом —
Выпей же зелья, следом за мной беги.
Эта религия будет простой и звонкой:
Будем смеяться — будет смеяться бог,
… показать весь текст …

Храни своих големов в сердце, в душе, в шкафу. Считай на них трещины, пыль протирай раз в год. Пиши неразборчиво, как в бюллетень — в графу настойчивой памяти: это пройдёт, пройдёт. Я тоже из глины, но только с живой душой, не мягкий и грязный, как в реках лежащий ил — огонь опалил меня так, что одной строкой прописан мой путь на изнанке упругих жил. Но где тебе знать, сколько раз умирает день, пока проживёшь его здесь, в абсолютной тьме. Без друга, без брата, без бога, что дарит тень любому из …
… показать весь текст …

Я так много читал, что почти ни во что не верю,
Если книга закрыта — значит, всему конец:
Где-то будет бродить одинокий герой без цели,
Пока старую книгу вновь не откроет чтец.
Так срезают жнецы всё, созревшее в поле к сроку,
Так пророчат жрецы окончанье лихих времён…
Прочитай меня так, как читают посланья к богу
/ты мой маленький бог, вновь законно занявший трон/.
Ветер с разных сторон /юго-западный всех сильнее/
Мне приносит посланья, коим не счесть числа,
Флаги этих страниц на границе победно реют:
Ты касаешься книги — значит, зовёшь меня.

Твои пальцы скользят, обжигая меня касаньем,
… показать весь текст …

Она умерла в среду, а в пятницу он уже полюбил другую. Эта другая была лёгкой, почти невесомой, с тончайшими линиями голубых прожилок, едва заметных в мягком, текущем с небес медленной, медовой рекой, июньском свете. Он рассматривал её с нескрываемым интересом, словно она была первой и единственной в его странной, уже достаточно долгой жизни. Он сажал её на белый широкий подоконник и вглядывался в её тайны издалека, из другого конца комнаты, где старое глубокое кресло и он сам были единственным…
… показать весь текст …

Где тебя спрятали, грешник, в какой тюрьме?
Я обошёл все моря, провалил все явки,
Выслушал Грига, Корелли, Бизе, Массне,
Прозван был бесом, отступником, павшим, падким.
Странной судьбой обречённый на хлеб и лёд,
Разве скулил я, взывая к тебе шакалом?
Только волчонком, который открыто ждёт
Битвы и смерти, когда остального мало.
Где тебя приняли так, что который век
Мне не найти отголоска твоей кантаты?
Падают с неба и манна, и мёд, и снег —
Что мне до них, если ты обрубил канаты?
«Радуйся малому…» — к чёрту твои слова!
Карты, мундиры, моря, океаны — клетка.
… показать весь текст …

И вот я пришёл в твой уютный дом /сто сорок минут дождя/,
И я сбросил плащ, и забыл о нём /как вера твоя слепа/.
На этих дорогах не видно звёзд /я честно шагал впотьмах/,
Как долог мой путь, как безбожно прост /вся суть на семи листах/.
И вот ты смеёшься, а я молчу /согрей же скорее чай/,
Накрою ладонью твою свечу /сто сорок минут, считай/.

И я встану рядом с тобой во тьме /стучит, не смолкая, дождь/,
И я держу небо в одной руке /а ты в руке держишь нож/.
И этим любовь хороша вдвойне / покуда не верим ей/,
Вот я прижимаю тебя к стене /кто знает, что там за ней?/.
И в доме твоём прорастёт трава /когда я уйду к утру/,
Ведь дождь — это только слова, слова… /не бойся — я их верну/.
Сто сорок горячих и жарких слов /сто сорок минут любви/,
… показать весь текст …

Улыбнусь, в сотый раз, на нелепое слово «безбожник»,
Посмотри мне в глаза — в них течёт допотопный Ефрат.
Я был соткан из мифов и маленький бог — подорожник
Был приложен к душе, чтоб вытягивать боль из стигмат.
Этих алых чернильниц вовек не увидишь глазами,
Не коснёшься наощупь, вложив в них взыскующий перст.
Мир — опасное место, в котором владеешь словами,
Пока вслух их не скажешь, погибнув однажды, как Крез.

Придорожный мой бог, научи меня быть молчаливым,
Слушать Тигр и Ефрат, твои листья сжимая в руке.
В этом мире слова — это только подобие силы,
Обладающий ею надёжно сокрыт в тишине.

Бог играл мне сюиту — я был, как Бетховен, глух.
Рисовал мне портреты, но я, как Гомер, не видел.
И тогда, улыбнувшись, он дал мне глаза и слух,
Отошёл от органа, повесил на раму китель.
Я пришёл в эту комнату так, как приходят все:
Обнажённым душой и, что хуже гораздо, телом —
Оловянный солдатик, отлитый играть в войне,
На червлёной доске, разлинованной белым мелом.

Ты стояла напротив — и повесть была проста:
Мы сгорим без остатка друг в друге, как хочет автор.
Я оставлю письмо для него на краю стола,
Ну, а ты осторожно расставишь даты.
… показать весь текст …

Расскажи мне наутро, кто ты на самом деле?
/я закрою все двери, выключу молча свет/.
Тебя мог бы создать только седой Гварнери,
Но вот только Гварнери больше на свете нет.
Расскажи мне неправду, выдумай титул, имя —
Я услышу за ними всё, что мне нужно знать.
Пусть закончится пьеса, кофе двойной остынет,
Только ты не сдавайся. Ты продолжай играть.
Кто-то падает снегом, кто-то дождём на город
В этот сумрачный холод прямо из райских кущ.
Ты упала страницей, странницей тёмной Торы,
Бог твой мне неизвестен, молод и вездесущ.
Я смеюсь потому, что не верил в закон Ньютона:
Всё, что билось со звоном, падало только вверх.
… показать весь текст …