Бабушка, папа и папина симпатия тётя Лена заметили, что у меня появился
новый кляссер для марок. И догадались, кто его подарил: мама, которая
теперь с нами не жила. И соседи догадались, и тётя Варя медсестра, и дядя
Жора самогонщик. Но ничего мне не сказали.
Только посовещались на кухне в субботу, пока капал самогон. И подарили
спиннинг с катушкой.
— Такой хотел? Мы же видели, как ты на Борькин смотришь…
Дядя Жора улыбался и смотрел то на меня, то на свой стакан на просвет.
Спиннинг был почти как сокровище. Мало кто из рыбаков имел. Все перемётами
таранку и судаков ловили. А на удочку с причала только бычок шёл. А что
бычок? На рынке два рубля ведро. Ну, три, если крупные.
— Спасибо! Завтра же наловлю, вот увидите!
И поставил будильник на 3 утра, а лег спать в 7 вечера.

И пошел по трамвайным путям в порт. По дороге накопал червей на Белой
Даче саперной лопатой. Пришел и расположился. Там был длинный бетонный
мол. И много людей в полумраке и в абсолютной тишине. Если не считать
негромкого плеска волн и тихих вздохов огромных кораблей у причалов.
У меня не было никакой сноровки со спиннингом. Поэтому первый раз
забросил совсем криво и запутал лески соседям. Они повозмущались шёпотом и не зло. Помогли распутать и забросить, как надо. Дальше пошло гладко, пока
не вытащил довольно крупного сазана. Соседские снасти опять спутались. Но никто не ругался. Они понимали, что такой улов редкость. И я понимал.
Поэтому ощутил, как бьётся сердце. И потом ещё трёх выловил.

— Ну, ты даёшь, Михалыч. Кормилец, чтоб я так жил!
Все восхищались моим уловом. А я сказал с важностью:
— Ну, всё. Я спать пошел. Бабуля, разбудишь через час. У меня встреча.
Папа был на работе. На заводе «Азовсталь» в первую смену.

Встреча с мамой была в театральном сквере.
— От тебя так интересно рыбой пахнет, Михалыч.
(Вообще-то я набрызгался папиным шипром…)
— У меня теперь спиннинг, мам.
— Спиннинг? О-оо… — мама задумалась. И придумала.
— Пойдём в ресторан. Будешь сопровождать меня, как даму, и осваивать этикет
первого взрослого свидания.

Зал был огромный. С лепниной, тяжёлыми портьерами и ковровыми дорожками.
Мы притормозили, и мама шепнула:
— Во-он, у окна свободный стол. Держись от меня слева на полшага впереди.
Подойдем. Отодвинешь стул для меня. Подождёшь, пока я сяду. Сам сядешь
напротив.
Принесли меню. Я подал его маме, а сам стал разворачивать крахмальную
салфетку.
— Салфетку не трогай, пока не принесут еду.
Я заказал рыбный паштет, суп и судака в польском соусе. Согласовали,
и я заказал.
— Пока ждем, нужно разговаривать, Михалыч.
— А о чем?
— Если свидание первое, то о погоде, общих знакомых, или об этой вот посуде.
И спину держи прямо. Жестикулируй сдержанно. Смотри в глаза.
Глаза её были весёлые, и обучение шло легко.
— А как о посуде говорят?
— Можно потрогать ногтем вот так, — она пощелкала подставочную тарелку и пустой бокал, — и сказать «О, саксонский фарфор! О, чешское стекло!».
Или «О, это не саксонский фарфор. Но тоже приличный!» Потом начинай мне
пересказывать книжку про фарфор и стекло. Помнишь, тебе дарили такую?
А я буду складывать ладошки «Как интересно, Михалыч. Вы такой знаток,
просто прелесть! Не то, что Ваш друг Борис.».
Мама шевелила ресницами и тихонько смеялась. Я даже не сразу понял, что
«Ваш друг Борис» это мой друг Борька.

Принесли паштет, разложенный по маленьким золотистым тарталеткам. Я вспомнил про салфетку. И начал прилаживать её себе на грудь.
— Ни в коем случае, только на колени. А из тарталетки ешь только содержимое,
саму её не ешь. Не положено.
— Но она вкусная! — я успел откусить, — и довольно красивая по форме!
— Вот этим и воспитывается сдержанность, Михалыч. Кстати, как поживает
твоя симпатия Танечка?

Было и про «не наклонять тарелку с остатками супа», и про «не расставлять
широко локти». И про многое другое. Но больше всего мне запомнилось
про сдержанность и тарталетку, которую нельзя.