сильнее любят подлецов и стерв, прохвостов, мудаков, Иезавелей,
а правильных — на полку и в резерв, железные с изнанки проржавели
их принципы, их крепости-под-снос. и позывные шлют («мэйдэй» пунктиром)
с пустынных запасных своих полос настойчиво в молчание эфира.
и матери беспутных сыновей сильнее и неистовее любят,
чем тех, кто держит шаг прямей-прямей покорно в такт в тени шуршащих юбок.
того, кто честен, прям и обнажён, не любят до истерики, незряче.
сильнее любят шлюховатых жён, что по-кошачьи ластятся, не пряча бесстыжих глаз, из спутанных волос вычёсывая ласк чужих ошмётки, мурлыча безответно на вопрос «ты где была?», и пьяный шаг нечеткий
по стенке плавят в спальню, поманив того, кто ждал, не глядя, не жалея.
хороших разве любят? это миф.
плохих любить — наркотик посильнее.

ночь — сепия и тёмный карандаш, в лохмотья шёлк небес грозой разодран,
наматывает дней хронометраж незрелищный немой кинематограф.
молоденький запутал сценарист сплетения сюжетных криволиний,
подсказывает мне из-за кулис. я, фразу оборвав посередине,
пытаюсь в зале лица разглядеть. мешая в жестах мат и «авва, Отче»,
застывший в кинескопном янтаре, с экрана машет сурдопереводчик.
прекрасно черно-белое кино, а жизнь — не монохромная палитра,
и поздно или рано цвет иной понадобится вывести в субтитрах.
устала, где мой чёртов хэппи-энд? я спрашиваю —
пауза в этюде —
и снова льётся аккомпанемент,
читаю по губам: «его не будет».

смутные призраки новых строчек тянут за пальцы, ломают почерк.
месяц лениво качает ангел, звезды нетрезво танцуют танго.
пьешь, как целуешь, — легко и жадно. не обернувшись, уйдешь — и ладно. кто же так любит, скажи на милость? я ворожила, гадала, снилась —
ты отмахнулся от снов и песен, наши качели уравновесил,
серпик поправил на небе пьяный, звезды отпаивал валерьяной.
все просто взял и вернул на место, а мне одной — ни небес, ни блеска.
как без тебя пережить мне холод? светит хрустальным огнем мой город.
к новой зиме не готов, обижен, что в декабре мы не стали ближе.
шанс повстречаться (совсем ничтожен) дразнит, кусает, щекочет кожу.
калейдоскопом летят недели, скоро куранты мой год разделят,
перемешают «потом» и «перед».
может, вернешься?
я буду верить.

ввысь закладывать виражи, пристегнулись и по-ле-те-ли.
смотришь сверху на чью-то жизнь — там занудливый сторителлинг:
кто родился, родил — и в гроб, кто, спиваясь, о вечном пишет,
раскрывая все темы в лоб, повышая накал страстишек.
ну попробуй давай забудь, как драло нас в огонь и клочья,
а не выкупил кто-то суть — время выпарит соль из строчек.
рваный ритм колючих слов хаотично кардиограмму
строит. где-то летит любовь к безнадежно счастливым самым,
одиночество под балкон пишет мелом «моя навечн…
… показать весь текст …

как быть, когда вся жизнь из года в год — сплошной тревожный вечер воскресенья?
из опозданий, лжи и непогод какой-то бес прядет твой путь к спасенью.
ты, сделав шаг впотьмах, не сдержишь крик, — ступеньки нет! и — с визгом — прямо в пропасть.
и, проиграв очередной блицкриг, на дереве качаешься на стропах.
эй, девочка моя, куда теперь? на новую позвали амбразуру?
умерь свой пыл, тебя не ждут, поверь, наивную восторженную дуру.
цветным драже неверных слов-не-тем мостишь свою печальную дорогу
к глухой стене, чужой неправоте. стучишь? а не откроют, слава Богу.
но, в сотый раз на шлейке повернув к тому, кто лгал, бросал и рядом не был,
ты оборвешь покорность, как струну, и вдруг поймешь, о чем смеялось небо.
ты под ногами почву обретешь, а не канат/болото/грязь/подмостки,
и, скинув с плеч тоску и злую ложь,
танцуешь на безлюдном перекрёстке.