Ночью, во сне, ко мне пришли суровые предки — чтобы судить меня. Они обступили меня в мундирах и шинелях разных времён, с орденами и медалями разных эпох. А я сидел в том сне, навеки пригвождённый к табуретке позора — за то, что сделало моё паскудное поколение. Выделялся прадед — потерявший ногу в Первой мировой, но партизанивший в Гражданскую на деревянной культе.
Ещё запомнились выражения лиц двух дедов — одного с орденом за Финскую войну, другого — с огромным «иконостасом» орденов за Великую Отечественную…
-Как же ты мог? — спросили меня предки — Как же вы всё это допустили?!
И я постарался рассказать им, глотая окончания слов от стыда и горечи. Я и вам расскажу то, что рассказывал им — может быть, и вам будет интересно…
Мы опозорились всем поколением. Таких, как мы, выродков, не видали наши с вами, читатель, роды, ведущие отсчет из глубины столетий. Мы наделали таких дел, каких не бывало ещё…
С чего же всё началось? Да, да, с чего началось это гнусное растленное предательство самих себя, которое мы начали в «перестройку», продолжили распадом страны и донесли в своих котомках до сего дня? С чего выросла эта содомия духа, уже поставившая нас на край могилы, уже тычащая нам в затылок бандеровским «парабеллумом»?
Я постарался быть честным — зачем мне врать мертвецам, которым и так на том свете всё известно?
Всё началось с того, что мы хотели быть добрыми. Нам очень хорошо жилось. С нами нянчились, нас холили, лелеяли. Мы постоянно жевали шоколадки, пили настоящее молоко и ели настоящую колбасу. Посмотрите кино «Гостья из будущего», чтобы посмотреть на наше детство: ведь там резвиться в школьных коридорах моё поколение…
Нас так учили — быть добрыми и вежливыми. Но виноваты не только учителя — сама наша жизнь, начатая прогулками «пешком под столы» пышных семейных застолий — она провоцировала нас быть добрыми.
И мы захотели «понимать». Сперва мы захотели «понимать» тех, кто просто на нас непохож. А чего плохого? Ну мы — вороны, а он — белая ворона… Клевать? Нет, пожалеть!
Мы же добрые брежневские школьники. Наш царь — Леонид, статный, красивый — если встречался с нами, всегда дарил шоколадки.
История сохранила этот факт — в кармане пиджака у Брежнева всегда лежали шоколадки, чтобы при встрече с детьми было чем их угостить… У нас был добрый царь. У него были добрые царедворцы — готовые любого принять и выслушать. И помочь…
И мы сами учились у них доброте. Желая «понимать» всех, кто на нас не похож, лобзаясь то с неграми, то с вьетнамцами — мы незаметно переступили грань, и возжелали «понимать» врагов своих…
Мы захотели «с пониманием» относиться ко всему, что говорит нам Америка. Или Европа. Или белоэмиграция. Мы стали с пониманием и ложным «покаянием» выслушивать байки чечен и крымских татар про их неимоверные страдания, испытанные от нас. Мы сокрушались вместе с ними, хватались ладошками за толстые, раскормленные щёки — и «понимали» их…
Им было трудно. Им было тяжело. Мы их оконфузили. «Ах, атаман Платов, зачем же ты их так оконфузил?!». А давайте покаемся! Мы же добрые… Мы покаемся перед ними, как будет благородно: победители каются перед побеждёнными! И нет боле права силы — только сила права!
Наш «гуманизм» разрастался поганым чертополохом. Всякий вид борьбы и смерти стал нам нестерпим.
Мы же добрые! У нас же Совесть! Давайте же поплачем над каждым, кому предки дали пинка, давайте омоем его душевные раны, расцелуемся по-брежневски и заживем счастливо:
Без гнева и печали,
На благо всей земли…
Поймите, мои мёртвые, могилы которых я предал и осквернил своим бессилием — вся «перестройка» вырастала отсюда! Из желания добряков быть добрыми и миролюбцев — жить в мире! Конечно, там была и уголовщина, и шпионы, и диверсанты, не спорю…
Но мы-то «купились» на нечто очень знакомое нам с раннего детства — на призыв быть добренькими и человечными, на песни сирен, певших о ненасилии, о слезинке ребёнка… Нам были близки эти песни — потому что нас так учили и мы так росли.
Оглядываясь назад, я с ужасом понимаю, что моё уфимское детство 80-х годов не омрачено НИ ОДНОЙ НАСТОЯЩЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМОЙ! То, что у нашего поколения добряков-дураков считалось «проблемами» — вообще вздор, детский лепет!
«Если у них нет хлеба — пусть едят печенье!» — дурацкий совет французской королевы голодающей толпе могли бы дать (и давали) мы, наше поколение.
Наши представления о ЖИЗНИ, СТРАДАНИЯХ, НЕВЗГОДАХ были настолько убоги, что сейчас вызывают гомерический хохот.
Идиоты, полагавшие, что нет ничего страшнее часовой очереди до прилавка с ненужным им, излишним для жизни барахлом — вот кем мы стали, изнеженные с пелёнок ежечасной государственной опекой…
Мы были добрыми. А ещё, дураки, мы были смешливыми. Это одно с другим очень хорошо пересекается. Чего и делать счастливым, обеспеченным, уверенным в своём завтрашнем дне людям, как не смеяться? И мы смеялись — доигрываясь до СМЕХОГОЛИЗМА.
Профессия шута — из позорной превратилась для нашего поколения в престижную. Поколение КВН-щиков, мы думали, что это так правильно: свести конфликт к шутке, любую ссору замазать общим смехом, потешаясь над претензиями враждующих сторон…
Есть злые клоуны. Мы были ещё хуже: мы были добрыми клоунами. Жестокий мир, в котором всё выстроено на постоянной, яростной борьбе за место под солнцем — не сразу, но понял, что с нами можно не считаться. Добрые клоуны думали насмешить мир — но мир смотрел на них глазами гиены, и видел в них не потеху: еду!
Мы вздумали паясничать в кругу голодных хищников! Мы думали поднять им настроение своими шутками! Мы, как крошка Енот из мультфильма нашего детства — думали, что если улыбнёмся чудовищу, то и оно улыбнётся нам в ответ…
Нас так учили, поймите! «Не бери с собой палку, возьми лучше улыбку…»
Поэт-колонизатор, Р. Киплинг предсказал нашу дурацкую судьбу ещё до Первой мировой войны:
Лживые люди нам сулили покой и мир,
Возвестив: сложите оружие, и сойдемся на братский пир!
Мы сложили оружие — нас схватили и продали в рабы;
И Азбучные боги сказали: всяк — виновник своей судьбы.
Мы хотели всех понимать. Мы хотели ко всем «войти в положение». И само по себе это, наверное, неплохо. Мы только забыли «самую малость»: поинтересоваться, а нас понимать хотят? А в наше положение — войдут? Все эти репрессированные лица и народы — они задумаются хоть на минуту, за что их репрессировали — или они по-прежнему убеждены, что ангельски чисты?
И так наша «конструктивность» вместо уважения, которого мы ждали, снискала нам презрение всего мира. Потому что никогда, нигде, никому нельзя каяться односторонне.
Однажды мы проснулись — и заметили, что нас никто не понимает. Мы-то понимали всех. А нас теперь — никто. И хуже того: нас откровенно пытаются убить, сбросили в яму и засыпают землёй, пока мы по инерции всё ещё хохочем на КВН-ах…
Слишком поздно мы заметили, что наша снисходительность добряков — добро сделала только упырям и вурдалакам! Слишком долго мы соображали, что из тьмы прошлого вылезает наружу такая жуткая мразь, какой в нашем «конструктивном» языке-пустомеле даже и названия-то не найти!
И самое главное чувство моего поколения — это растерянная обманутость. Это как если бы любимый человек, в ответ на вашу просьбу поцеловать вас, попросил бы вас закрыть глаза, а потом вместо поцелуя — плюнул в лицо…
Что сделало нас предателями и придурками? То, что мы очень сильно любили мир. И всех в мире хотели любить. А очень многие в мире не хотели нас любить, и даже наоборот.
Вместо того, чтобы трезво признать это — мы устроили аттракцион неслыханной щедрости, по кускам раздавая себя (во всех смыслах — геополитическом, экономическом, культурном) и надеясь, что мир нам «отдарится».
Мы не могли поверить (в силу перекормленности благонравием) что наше покаяние победителей засчитают как отказ от побед и поражение.
Мы не могли представить, чтобы те, кому мы милостиво разрешили быть — в итоге запретят быть нам!
Мы начали с попытки всех понимать, продолжили дряблым гуманизмом и интеллигентской мягкотелостью, а завершаем это паскудное «дело жизни» — по сути, узниками концлагерей! Многим ли положение людей на Юго-Востоке Украины отличается от положения этих узников?
Да и, строго говоря, наше?
Мы старались уходить от конфликта. Любого конфликта. Мы увиливали от «выяснения отношений» — а параноики и маньяки упорны, и они не увиливали, и в итоге поле диспута оставалось за ними. Мы сбегали с ринга, а они потрясали там кулаками в победном раже, и им засчитывали победу — за нашу неявку на бой!
Мы занимались миротворчеством. Но мы не удосужились уточнить у вас, предки, где кончается миролюбие и миротворчество и начинаются открытая измена и коллаборация? Нельзя же, в конце концов, покупать мир любой ценой, брать его на любых условиях! Если враг условием ненападения ставит твою смерть — то зачем тебе такое ненападение? Пусть нападает!
Мы шли к своему позору. И мы к нему пришли. Чтобы мы теперь не сделали — наш позор остаётся с нами навеки. Искупить вину моего поколения ещё можно — но устранить уже нельзя.