Я шёл, под дождем, слегка покачиваясь. Зима не баловала снегом, казалось, небо затянуло на месяцы. Не было больше сил смотреть в окно… Не было больше сил видеть обои в цветочек, перебирать фотографии, листать, зачитанные до дыр, книги…
И я, как ребенок, радовался прохожим, вглядываясь в их лица.
Кто-то больно дернул меня за плечо, девушка, размахивая руками, показывала на отъезжающий автобус.
— Ну, вот… Замечтался, опять чуть не задавили. — подумал я и улыбнулся, смотря, как она покрутила у виска пальцем и поспешила к подъехавшей маршрутке.
— Нет, я на трамвай. Нужно сосредоточиться, мечтать буду уже в вагоне.
Красненький с желтыми полосками трамвайчик, старенький, родненький, раскачивался, как и я… И так приятно защемило сердце… В переполненном вагоне кипела жизнь. Я присел на узкое пластмассовое сидение и с жадностью стал рассматривать пассажиров. Да, да… Это была жадность, так уставший путник пьет воду не в силах остановиться…
Полная женщина в мокрой взъерошенной шубе с огромными сумками пыталась хоть за что-то ухватиться. Её щеки раздувались, рот открывался и закрывался, она нависла над молодым человеком, который спокойно смотрел в окно. Женщина наклонилась к нему ещё ближе и затрясла головой. Капли воды с её шубы стекали прямо ему на голову, но он лишь слегка наклонил голову, на секунду взглянув в её сторону.
— Как же она устала… Сколько морщинок между бровями, сердится, — подумал я и перед моими глазами уже мелькали картинки её жизни. Всё нужно успеть, за всеми уследить, достать, накормить и получить в ответ в лучшем случае неразборчивое бурчание или такое же холодное равнодушие, как и от этого парня, что смотрит в окно.
Я внимательней пригляделся к парню. Светловолосый в короткой кожаной курточке, в ушах проводки.
— Точно, как у Егорыча слуховой аппарат, — подумал я и невольно улыбнулся, — Какое ему дело до этой тётки, скорей всего она для него именно тётка… У него музыка, мысли пробивающееся сквозь полусон, а безразличие, быть может, просто маска…
Трамвай качнулся, медленно закрутилось колесико, открывая дверь. Люди выходили, заходили, тянулись к компостеру.
Небольшого роста цыганчонок уверенно ходил по вагону, широко расставляя ноги, как бывалый матрос и растягивал гармонь. Кто-то бросал мелочь в картонный короб, привязанный прямо к гармони, кто-то отворачивался, кривил губы и морщился. Женщина в мокрой шубе пригрозила ему кулаком, при этом её морщины на переносице показали всю свою глубину. Цыганчонок улыбнулся, подмигнул ей, со всей силы ударил ногой по сумке и тут же выскочил в открывшуюся дверь вагона. Женщина в ужасе округлила глаза, широко открыла рот, нагнулась и, толкая рядом стоящих, стала что-то собирать на полу. Из её сумки в дыру вываливался весь стратегический запас продуктов. Она одной рукой ловила яблоко, а другой запихивала обратно сосиски. Даже безразличный парень изменил выражение лица. Он высоко поднял брови, словно, впервые ее увидел, осмотрел с ног до головы, усмехнулся и вновь отвернулся к окну. Женщина раскраснелась, на глазах появились предательские слезы, она обхватила сумку, прижимая ее к груди, и вышла на остановке.
Пассажиров становилось все меньше… Вот и конечная… Вагон опустел. Я пересел к окну, можно ехать обратно…
За своими размышлениями я и не заметил, как ко мне подошел кондуктор. Он разглядывал меня, шевелил губами и ждал. Я показал проездной и жестами дал знать, что еду дальше. Наконец до него дошло, он повернулся и поспешил в кабину.
Двери плавно закрылись, и вагон покатился навстречу новым пассажирам…