На кухне соседкиной жирный чад-
Пирог догорел дотла…
…Мы ходим в кино — а они кричат.
Мы пьем за любовь — а они кричат,
Капусту шинкуем — они кричат,
Такие у них дела.
Машина сигналит — неровный свет
Вплывает в пролет окна…
Есть время любить — а надежды нет.
Есть время встречаться — дороги нет,
Есть булка на завтрак, а завтра — нет…
Есть повод лежать без сна.

Лариса
…Тихо, протяжно болит живот, месячные, а толку? Толька напился на Новый год, что там — понюхал стопку, и отключился, а я ждала, думала — будет праздник, Мурка шипела из-под стола, сыночка Мурку дразнил, я накричала… зачем, зачем? Что мне теперь — больница… Кашу проклятую я не ем, хоть и кричит сестрица. Как ее есть-то? Тошнит всегда, горько во рту, и едко, все, что без морфия — ерунда, мне говорит соседка.
Ох, ну скажите, за что — вот так, я ж родилась в сорочке! Тетка-врачиха сказала «Рак, правой твоей, молочной». Дальше не помню, пришла домой, слезы текут пореже. Сразу же, в голос — «Толян, родной, сиську-то мне отрежут! Мы же решили про отпуска, дачу хотели, дочку…» Водки мне милый налил в стакан, выпила по глоточку. Сели неловко, глядим с трудом, как на дорожку, значит… Ох, не хочу вспоминать про дом, снова вот-вот заплачу.
Завтра осмотрят, помнут, сопя, словно приговорили, жалко, что поздно — девчонки спят, вместе б поматерили, ну коновалы, а не врачи, глазки у всех — как пули, нет, не умеют у нас лечить, держат в кармане дулю вместо зарплаты, и злые — ой, словно собаки прямо, ох, до чего же хочу домой, чтобы с порога — «Мама!»…Выйду отсюда уже весной, встретят меня цветами, сколько-нибудь поживу с одной, после другую вставим, буду красивой, Мерлин Монро, буду почти что леди… водки куплю мужику — ведро, всех позовем соседей…
Вечер сегодня течет, как гной, сердце тревога гложет…
Нет. Не со мной. Не со мной.
Со мной.
Только помилуй, Боже!

— Спокойно, женщина. Угрозы нет… почти.
Вот направленье. Там вам все расскажут.
Приемный день — по средам, с десяти,
Халат возьмите. Тапочки. Пейзажи
Здесь ничего — из каждого окна
Вон, виден парк. Автобус тоже рядом.
Здесь по утрам такая тишина!
Конечно, всех. И вас мы тоже… Надо
Хранить надежду..

Вероника
-Тапочки-зайчики, мягонько, хорошо, милые мордочки, так бы и целовала! Ночь, на кровати я в тапочках, голышом, снова залезла с ногами на покрывало, что тут плохого? Я куколка, о-ля-ля, все говорили, что я королева бала… Руки и ноги не пухнут и не болят — не понимаю, зачем я сюда попала?! Люди, любимые, милые, почему, что там в груди моей страшного углядели? В двадцать четыре — на койку, почти в тюрьму, я же хотела в Европу на той неделе! Не выпускают, анализы, беготня, кровь забирают литрами, плюс проценты, им хорошо, все можно — а у меня кончился крем, от возраста, из плаценты! Нет, я не знаю, не верю, я не хочу, это ошибка, и кто-то, должно быть, шутит, завтра накрашу губы, пойду к врачу, и разберусь в этой мерзкой больничной жути. Он ничего, и не старый еще почти, если захочет, я все для него… А может, сразу с порога — «Хороший мой, отпусти!», секс, и заплакать, хоть что-нибудь, да поможет!
Пятница — завтра, все наши поедут в клуб, это обычай — отметить конец недели, Стас приревнует, и будет метать икру, он у Аленки как сторож стоит, при теле, Катька нацепит безумные сапоги, мы их купили вместе, смеялись дико — шпилька такая — не хватит ее ноги, по голенищу — лохматенькие гвоздики, стразики, бантики… жалко, не мой размер, ну ничего, я такие найду — все ахнут, из анаконды покрашенной, например, а каблуки и отделочка — черепаха!
Там, за окном — разноцветные фонари, люди гуляют, красивые, и повсюду…
Тут- все такое… больничное, хоть умри!
Нет. Не хочу. Не хочу. Не хочу.
Не буду?

Эй, Валентина! Будешь колбасу?

Бросай шприцы, шабаш, обед и ужин,

Я, девки, мармеладу принесу,

Купила вот — пятьсот взяла у мужа,

И в магазин, а цены-то — кошмар,

Для нас, врачей — кефир, сухарь, и баста…

А у Володьки снова — перегар,

Пятнадцать лет, а пьет… да часто, часто,