все плохое отходит, как луковая шелуха. ты, блестящий и чистый — под нож бы твою сердцевину. но ведь ты, как и я — умеешь не вполовину, собираешь слова на мозаику для стиха. если кто без греха — то не мы. прикрывай-ка спину. замечаешь ли ты, что за нами уже моря? я с тобой говорю, даже слова не говоря — ты молчишь, и над нами туманы врастают клином.
как живешь ты, мой мальчик? присядем, и расскажи. всё не спишь ли ночами, баюкает ли усталость? если знать бы тогда, что совсем ничего осталось — разрешили бы мы себе так утонуть во лжи?
даже солнце, смотри, прибавляет во мне морщин — я смотрю на него, так нелепо и сладко жмурясь. ты уходишь, неслышно теряясь в изгибах улиц — будто в сене иголка. с концами. и не ищи. и так было всегда, — наконец-то я поняла, почему так неистово грызла себя и злилась: когда каждый свой маленький нерв отдаешь на милость, то невольно в ответ ожидаешь чуть-чуть тепла.
я садилась в автобус, а ты убегал домой. там тепло, сериалы, — а тут кутерьма и слякоть. я ведь не понимала, как можно при людях плакать, пока не довелось испытать на себе самой. ты шутя отвечал мне, — не ной, это не предел. но внутри открывались забытые сломы трещин. знаю, ты меня вспомнишь. но вспомнишь всего лишь вещью — триста тысячной вещью, которой ты овладел.
я садилась в автобус, а ты уезжал в метро. и с полсотни огней разделяли сплошным потоком — или фары машин, или свет промелькнувших окон, или вывески ярких закусочных и бистро. даже в шумной толпе ощущаешь себя как перст — если в ребрах остро и безудержно рвутся струны. и, наверное, если мы сядем гадать на рунах, — они точно нам скажут о том, что причина есть.
разговор догорает с рассветом немого дня. может, лет через пять ты опять меня спросишь — как ты? а я вспомню всех тех, кто давно погребен, оплакан — всех несчастных, любивших нелюбящую меня. я спрошу — почему ты находишь во всем резон? многозначно ответишь, что жизнь — это автострада: мы намеренно тиснем к обочине тех, кто рядом, и стремимся догнать уходящих за горизонт.
я смотрела в окно, будто там не стекло — витраж, и косые лучи освещали оббивки кресел. от тебя у меня — только пару десятков песен, да и то среди них нет мотива, который наш. откровенный муляж — улыбаться, когда невесел, — это ты научил, когда-то ли шутил, то врал. вот, к услугам твоим — самолет, тишина, вокзал, неподъемный багаж многотонных, тяжелых если. забирай, все что хочешь, но не говори, что медь, что отточенный нож протаранил твою сердцевину.
просто ты — как и я, ты умеешь не вполовину.
но тебе, как и мне, тяжелей всего так хотеть.