А в мыслях —
ни на грош благоговенья.
И хочется / и колется / опять
на пике хирургического бденья
под кайфом и под скальпелем заржать —
до судорог… до колик…
до икоты
/ а это, попрошу заметить, бунт (!) /
Плевать, что снова
закисью азота
мой хохот оправдает кто-нибудь.
…
У собственного тела в изголовье
стою / офигеваю, пацаны ! /
Но в обморок упасть
от вида крови
вторично не получится, увы:
поскольку я и так уже, как будто,
талантливо отбросила коньки.
А счёт идёт на доли,
на минуты…
И шансы на успех не велики.
Не важно…
Мне теперь по барабану
и ангельский, и дьявольский спецназ,
и в ребрах остывающая рана,
и вид мой сверху / в профиль и анфас /
Последним откровением
«Устала…»
отмечены холодные уста.
Прошу не хэппи энда, а финала —
любого (!),
за которым пустота…
…
Но снова препарировали красный
/ как будто извлекая соль и суть /
чужие
очень ласковые пальцы,
и зондами опутывали грудь…
А я молила взглядом:
«Осторожней!» —
там, в сердце, безмятежно спит Любовь —
вы скальпелем её не потревожьте.
Но в спектре
ускользающих цветов
багровые тона сменились белым —
как водится, я вырвалась на Свет
из чрева пресловутого туннеля.
А дальше был Вопрос.
И был Ответ.
…
Вопрос вполне банальный / априори / -
Я спрашивала Бога о Любви:
зачем в ней столько му’ки, столько боли?
В ответ услышав тихое:
— Гляди…
Куда? Зачем? Гляжу… не понимаю…
Всё тот же бесконечный лабиринт —
несёт меня безудержно,
швыряет,
сознания разматывая бинт.
…
— Очнулась! Слава Богу!
Третьи сутки
бесчинствуешь и мечешься в бреду.
Уж думали: подвинулась рассудком
и в кому впала после на беду…
Реальность обжигала не по-деццки.
Всё ранило сначала —
звук и цвет.
На окнах голубые занавески.
И хлопьями — волшебный, тихий снег.
…
Вдыхаю… осторожно… еле-еле…
Чем пахнет жизнь?
…Увы, не разобрать.
Больничной, накрахмаленной постелью?
Таблетками? Микстурами?
Как знать…
…
Закрыв глаза,
я вновь теряла силы,
влекомая в страну лиловых грёз.
Вдруг кто-то робко
…дольку апельсина
к губам моим обветренным поднёс.
И жизнь вошла — прохладным, дивным соком -
оранжевая, сладкая на вкус.
И врезалась в бинты глубоким вдохом,
невольно учащая слабый пульс.
…
Во тьме,
сквозь приоткрытые ресницы
я вглядывалась в доброе лицо —
твоё лицо (!) —
Как будто ты мне снился.
Давай… заговори в конце концов!
Но ты молчал.
Лишь тонкое запястье
сдавила мне знакомая ладонь.
В глазах твоих огнём светилось счастье,
победа… ликование…
и боль…
…
О, эта боль казалась всех милее
в палитре обнажающихся чувств —
она теперь звучала откровеньем
твоим едва скрываемым «боюсь»…
Да, ты боялся, милый мой,
…боялся
навек родное сердце потерять.
Дежурил у дверей,
ломая пальцы.
И видишь, в волосах седая прядь…
…
Родной мой…
самый преданный мужчина —
мой Ангел, мой Хранитель, мой герой,
спасибо за любовь…
…за апельсины,
за свет Весны… за нежность…
и за боль…