Я хочу, чтобы вы меня не узнали. В этом строгом платье, на каблуках.
В октябре начнут собираться стаи. И запахнет горечью в небесах.
А пока смотри на мои ладони. И читай по ним. И рисуй на них.
Изо всех истерик и всех агоний у тебя самый резкий удар под дых.
Я хочу тебя встретить. Совсем случайно.
И от страха снова забыть слова.
Длинным шлейфом потянутся в небо стаи.
Брызнет вниз акварельная синева.
И найдутся ответы на все вопросы, даже те, о которых ты сам не знал.
У тебя предательски нежный голос.
Я должна смириться,
Что он мне лгал.

Прочность любви заключается только в том, что есть две души, что приходят в совместный дом, что есть две души — и всегда между ними связь: «Ты кушал? Ты в порядке? Ты добралась?»
Тогда у них прочная крыша и теплый пол, тогда им не страшен смерти больной укол, тогда, даже в ссоре, они произносят «мы». И знают — они нужны.
Прочность любви заключается только в том, что нужно построить тот самый совместный дом, чтоб прочный фундамент и окна до потолка, и только в руке рука.
Так хочется — вечности в декабре, так хочется, чтобы повсюду снег, так хочется, чтоб нерушима связь:
-Ну как ты?
-Я добралась…

Рядом с тобой существует желанье жить, это наверно и так уже очень много. В лужах осенних солнечный свет лежит, белые кеды надеты на босу ногу. Я убиваю время всем, чем могу, но без тебя оно не желает длиться. Ночи становятся горькими как в аду, где до тебя не дозваться, не дозвониться.
В сердце баюкаю наши с тобой мечты, только вперед — доверчиво и упрямо. Делишься крыльями, чтобы мы с высоты видели мир — прекраснейший и желанный. Чтоб ничего никогда не делить на два, чтоб навсегда остаться единым целым. Кажется, целую жизнь я тебя ждала, кажется, целую вечность тобой болела.
Я столько раз писала здесь о любви, но до сих пор ни капли о ней не знаю.
Только сейчас я готова отдать весь мир
за твое полуночное «я скучаю».

Нет ничего важней, чем забыть того, кто тебя оставил.
Ноябрьской ночью прибудет снег.
Первое из нарушаемых правил.
Последняя из нерушимых стен.

Я б приложила к сердцу стихи, но Их, к сожалению, дефицит.
А я не умею ни никотином,
Ни алкоголем, когда болит.

Ты чувствуешь осень острее прочих
И дышишь размеренней, тяжелей.
Не зная, что мой каллиграфный почерк
Рисует стихи тебе.
Каждый день.

А может быть пустота — это слишком по-человечьи, слишком просто и внутренне, слишком больно. От людей остаются скупые речи в подреберье осевшие тонким слоем…
От людей остаются вещи, подарки, планы, а потом ещё песни, стихи и прочая ерунда. Ну, а если о главном — от них остаются шрамы. Шрамы разной величины остаются в нас навсегда.
От людей остаются привычки, тепло в ладонях или холод под сердцем, а реже — и то, и то. От людей остаётся эйфория или агония, и потом заменить их не может, увы, никто.
От людей остаётся щемящее чувство, горечь, фотографии, мелочи, жесты, улыбки след. Пустота — это слишком по-человечьи, тут не поспоришь. И всё тянешься пальцами к пальцам. но их там нет.