Ты вошла в пять утра (так и знала, что не разуешься),
Вдупель пьяная, мокрая, зябкие пальцы тянешь…
А я только что проводила одну такую же,
Только что от нее отплакалась, понимаешь?
Ну какого ты хера заново по намытому?
Я закрылась тремя ключами — тебе всё без толку,
припираешься без звонка, и по сердцу — битами…
Ты — то вечная, да. А меня — то лечить ведь некому.
У меня без тебя что ни день — то круиз на задницу,
Я и так на плаву, как кирпич, из последних сил…
Но теперь вот опять ставить чайник и нежно скалиться:
«Ты вернулась, любовь»…
А кто тебя, блядь, просил?!

Когда любовь трещит по швам,
Как кардиган на сочном теле,

Держите голову, мадам!

Ну что за нюни, в самом деле!

Взгляните зеркалу в лицо:

Таким глазам сыреть негоже,

На свете много подлецов,

А отражение — дороже!

Я хочу, чтобы встретились, вспыхнули, полюбили, чтобы кофе поровну, взглядами — визави,
Невпопад мечтали, глупости говорили, как стихи, рожденные от любви.
Чтобы счастье чистое, верное, неподдельное, чтоб в болезни, радости, горести и беде,
Чтоб они друг другу как крест нательный бы, а замены не было бы нигде,
Я хочу, чтоб никто никогда не видел их в одиночку по улицам, холоду и делам,
Чтоб заласканный кот его ей завидовал, чтоб она не плакала никогда,
Чтоб ждала его к ужину, к завтраку засыпали бы, а соседи с ума сходили бы по ночам,
Чтобы если она на секунду одну пропала бы, он немыслимо, невыносимо по ней скучал…
Я желаю им счастья красивого и июньского, чтобы солнцем в грудь, чтоб сны, как лучи, легки.
И желаю ему никогда, ни за что не чувствовать, как кричат мои дети, похожие на стихи.

Не обижайся. Дел у него по горло — график, расписанный нА год, не терпит сбоя.
Он обязательно прибыл бы в этот город, но у него билеты до Уренгоя.
Не обижайся. Он бы, конечно, был здесь: Ровно в пятнадцать тридцать. Родной и сонный.
Но у него по планам вокзал Парижа и никотиновый ужин со вкусом рома.
Не обижайся. Мир — это образ круга, взрезанный одиночеством параллелей.
Он обязательно взял бы тебя за руку, если бы ты вписалась в его апрели.
Он обязательно. Он непременно.Он бы смог тебя вылечить — выучить улыбаться,
Но у тебя — наизусть телефонный номер. А у него — свиданье в семнадцать двадцать.
Не обижайся. И не сдавайся, слышишь? Это такая свобода — дышать ничьей…
Он бы, конечно, помог тебе встать и выжить. Если б она не спала на его плече.

Он пишет:"А знаешь, забыть легко",
но дО светла держит онлайн-режим,
вливая по капле в последний ром
тоску, обличающую во лжи.

Она — притворяется, что оффлайн
(и даже не там, далеко за ним),
и учится молча сжигать слова,
её уличающие в любви.