Гонево
Нет, придется все рассказать сначала, и число, и гербовая печать; видит Бог, я очень давно молчала, но теперь не могу молчать — этот мальчик в горле сидит как спица, раскаленная докрасна; либо вымереть, либо спиться, либо гребаная весна.
Первый начал, заговорил и замер, я еще Вас увижу здесь? И с тех пор я бледный безумный спамер, рифмоплетствующая взвесь, одержимый заяц, любой эпитет про лисицу и виноград — и теперь он да, меня часто видит и, по правде, уже не рад.
Нет, нигде мне так не бывает сладко, так спокойно, так горячо — я большой измученный кит-касатка, лбом упавший ему в плечо. Я большой и жадный осиный улей, и наверно, дни мои сочтены, так как в мире нет ничего сутулей и прекрасней его спины за высокой стойкой, ребром бокала, перед монитором белее льда. Лучше б я, конечно, не привыкала, но не денешься никуда.
Все, поставь на паузу, Мефистофель. Пусть вот так и будет в моем мирке. Этот старый джаз, ироничный профиль, сигарета в одной руке.
Нету касс, а то продала бы душу за такого юношу, до гроша. Но я грустный двоечник, пью и трушу, немила, несносна, нехороша. Сколько было жутких стихийных бедствий, вот таких, ехидных и молодых, ну, а этот, ясно — щелбан небесный, просто божий удар поддых.
Милый друг, — улыбчивый, нетверёзый и чудесный, не в этом суть — о тебе никак не выходит прозой.
Так что, братец, не обессудь.
9 апреля 2007 года.