Бабушка была конечно добрая, и очень любила Юрку и Наташку. Но порой те безобразия, что вытворяли внуки переполняли и её безграничную чашу терпения.
После вчерашних финдибоберов, Юрка и Наташка были наказаны и должны были не отходить от крыльца ни на шаг.
Давешний футбольный матч завершился безоговорочной победой команды Юрки и Василия против команды Наташки и Иннокентия. Однако победа оказалась с привкусом горечи: бабушка не оценила Юркин талант форварда и количество забитых им голов. Её больше интересовал тот факт, почему белье, вывешенное для сушки, оказалолсь в грязи, и отчего были обломаны ветки крыжовника и вытоптана грядка клубники.
Напрасно Юрка и Наташка доказывали бабушке, что футбольные ворота не лучшее место для простыней и рубашек, а на поле не должны расти ни ягоды, ни кустарники. Да и вообще ни крыжовника, ни клубники в этом году уже не будет, а до следующего года вырастут новые. Старушка была непреклонна: отшлепала обоих по задницам и строго-настрого запретила выходить из дома. Правда только до обеда, во второй половине дня, бабушка сжалилась над узниками и выпустила их, но не далее крыльца.
И вот теперь дети понуро сидели на ступеньках и грустно выдували мыльные пузыри. Они с грустью смотрели в сад где, несмотря на ощущение приближающейся осени, все также порхали бабочки, резвились стрекозы сияя на солнце перламутровыми крылышками, деловито сновали туда-сюда трудолюбивые пчелы и стрекотали веселые кузнечики. А осень уже чувствовалась во всем: и в вечерней августовской прохладе, и в еще редкой желтизне среди зеленой листвы, и в загрустивших отцветших цветах.
 — Завтра мама за нами приедет — Юрка макнул соломинку в чашечку с мылом.
 — Угу, — промычала Наташка, выдувая очередной радужный шар.
 — А послезавтра уже осень — первое сентября, — мальчик протяжно вздохнул.  — Школа. Хочется в школу? — он обратился к сестренке.
Та неопределенно пожала плечами:
 — Не знаю, я там еще ни разу не была.
Наташка следила за мыльным пузырем, который плавно опускался на нос спящего рядом с ними Васьки. Шар достиг своей цели и лопнул обдав мелкими мыльными брызгами кошачью мордочку. Васька вздрогнул и несколько раз чихнул. Потом обиженно глянул на смеющуюся Наташку и, задрав хвост, скрылся за дверями дома.
 — Васька, ты куда, — девочка почувствовала себя неудобно — рыжий зверек, с самого утра, добровольно отбывал заточение вместе с ними. Хотя, признаться честно виноват ни в чем не был. А вот Иннокентий, с подачи которого и заварилась вся эта каша, как сбежал вчера при виде бабушки, так и не казал носу весь день.
Дуть пузыри расхотелось, и дети молча сидели на крыльце, глядя как Солнце медленно опускается к горизонту. Когда его лучи стали золотить верхушки соседнего леса, в кустах смородины раздалось копошение и из листвы выглянула озабоченная физиономия в мухоморчатой шапочке.
 — Андреевны нету? — Иннокентий воровато огляделся по сторонам. — Фух. Слава Богу. Чего такие кислые? Случилось что? — Он посмотрел на грустных детей.
Юрка молчал, а Наташка даже отвернулась.
 — Ну хватит дуться. Подумаешь отругали, — домовой все также сидел в кустах смородины. — Тем более сами виноваты. Я ж вам говорил, что футбол в огороде — дурная затея.
 — Ты…? Говорил…? — от возмущения у Юрки перехватило дыхание. — А кто сказал, что футбол — это класс? Кто сказал, что лучшего поля, чем клубничная грядка не найти — падать мягко? Кто сказал, что столбы для белья — это здоровские ворота, и коль простыни висят, то и сетки не нужно?
 — Подумаешь! Два-три пятнышка! Чепухень какая! — скрипуче передразнила домового Наташка.
 — Ну ладно, я виноват. Признаю, — Иннокентий задрал крючковатый нос к верху. — Но и вы тоже хороши…
 — Все! Мы с тобой не водимся! — Юрка демонстративно отвернулся в другую сторону.
Воцарилось молчание, прерываемое лишь обиженным пыхтением домового.
 — Я вообще-то по делу, — на удивление робко произнес он. — В гости хочу вас позвать.
 — К кому это? — Наташка повернулась к Иннокентию и ахнула от изумления.
Было чему удивляться: домовой выбрался наконец из кустов и предстал перед детьми при полном параде. Вместо привычных оранжевой жилетки и желтых штанишек, на нем был черный фрак с длинными узкими фалдами и брюки с атласными лампасами. Белая накрахмаленная рубашка с галстуком бабочкой и до блеска начищенные остроносые туфли. Лишь мухоморчатая шапочка неизменно венчала голову Иннокентия.
 — Куда это ты так вырядился? — оправившись от изумления спросила Наташка.
 — Я ж говорю — в гости, — проскрипел Иннокентий смущенно отводя взгляд. — Сегодня последний день лета. Ну почти. — поправился он. — А завтра вы уезжаете. И вот обитатели сада решили устроить пир в вашу честь. Пойдем?
Дети переглянулись.
 — Мы бы с радостью, — протянул Юрка. — Только вот бабушка не велела.
 — Чепухень! — воскликнул обрадованный домовой. — Андреевну беру на себя.
 — Правда? — Юрка с сомнением посмотрел на Иннокентия.
 — Зуб даю! Все в полном ажуре будет! Пошли, — домовой протянул Наташке руку.
 — Эх! Была не была! — махнул рукой Юрка.
В тенистом полумраке, под сенью вишневых деревьев был накрыт огромный праздничный стол. Чего только не было на том столе: торт «Прага», торт «Киевский», торт «Птичье молоко», несколько видов пирожных, лимонад, фрукты и мороженное в блестящих вазочках. Посередине, в расписной вазе стоял букет свежих лилий. — Подарок от водяного, — прошептал Иннокентий на ушко Наташке. — Сам он по понятным причинам прийти не смог, но передает тебе привет с наилучшими пожеланиями.
А вокруг стола собрались все обитатели сада: ежик Пыха со всем семейством, говорливые скворцы, маленький розовый чертик, крот Степан в черных очках и котик Васька. Из соседнего леса приползла даже Гадюня, чтобы попрощаться с Юркой и Наташкой.
Пир длился долго. До самой темноты звучали здравницы, пожелания и благодарности. Семейство ежей затянуло веселую песню на незнакомом языке. Старый скворец декламировал стихи. Гадюня исполнила замысловатый танец. А крот и Васька в обнимку сплясали «Яблочко».
Когда стемнело и на ветвях деревьев зажглись фонарики, Юрка взял слово.
 — Это самое чудесное лето в моей жизни, — сказал он поднимая бокал с лимонадом. — Спасибо вам, за сказку, что подарили нам с Наташкой.
 — Спасибо! Вы все такие милые! И так не хочется с вами расставаться, — у Наташки на глазах навернулись слезы.
 — На каникулах мы обязательно приедем, — Юрка приобнял сестру за плечи.
 — Ура! — раздалось со всех сторон.
А Иннокентий, порывшись в карманах, вместо привычной трубки, достал тоненькую дудочку и заиграл медленную чарующую мелодию. Звуки ее обволакивали и проникали прямо в сердце. Она лилась, как звонкий весенний ручеек, поднималась все выше и выше, путалась в ветвях вишневых деревьев и летела в темное ночное небо, прямо к звездам, туда где белокрылые птицы совершают свой бесконечный полет.
 — Юрка! Наташка! — сквозь густые сумерки донесся голос бабушки.
 — Нам пора, — тихо сказала Наташка.
 — Идите, — так же тихо ответил Иннокентий.
 — До встречи, — Юрка наклонился и протянул домовому руку. — На каникулах мы обязательно приедем.
 — До встречи, — как эхо повторил домовой. — Я буду ждать.
Он еще долго стоял под вишневыми деревьями, в своей нелепой мухоморчатой шапочке, глядя вслед уходящим детям. А вокруг него, один за другим, гасли развешанные на ветках фонарики.