— Мама, у меня до тебя есть дело!
— Сегодня до твоей мамы у всех есть дело! Фима пришел просить десять рублей, а я дала рубль, Саля пришла за солью, а я перепутала и дала ей сахару. И что ты себе думаешь — они теперь со мной не разговаривают! А еще.
— Мама, я выхожу замуж!
Циля отложила вязальные спицы и внимательно посмотрела на дочь.
— Фирочка, моё ты золотко! А скажи своей старой маме, тебе еще не надоело хоронить своих мужей? Зачем тебе еще один?
— Мама, мне всего 73!
— Ну да, ты совсем еще девочка! А кто он, Фира? Очередной скрипач?
— Да. Из филармонии.
— А сколько ему лет?
— 69.
— О, да он совсем еще дитя! И ты таки думаешь, что он будет именно тем, кто, наконец, похоронит нас с тобой?
— Мама, что Вы мне такое говорите?!
— Тогда я согласная! Твоя больная мама больше не может ходить на кладбище и носить цветы твоим женихам. Я хочу, чтобы и на мою могилу было кому прийти.
— Мама, у него сын в Америке, мы улетим туда. Вместе с тобой!
— Ай-вэй, и что я не видела в той Америке? Лучше я всю жизнь буду сидеть тут на табуретке и так и умру, но в Америку не поеду.
— За Америку мы потом поговорим, мама. Главное — я выхожу замуж. Только не кричите так громко — соседи услышат.
— Не учи свою маму — мама тебя на 17 лет старше! Когда ты меня познакомишь с тем, кто так крепко взял за сердце мою Фирочку?
— Давид сегодня придет к нам в гости.
Когда город полностью отдался во власть июльского вечера и воздух наполнился густым ароматом растений, в арке дома № 5 по улице Мицкевича появилась фигура человека в светлом костюме и с футляром в руке.
— Ой, смотрите, к Фирочке очередной кавалер пожаловал! — заулыбалась во все свои 12 зубов соседка Роза.
— В костюме и шляпе, вы только поглядите! — подхватила с другого балкона баба Софа.
— Закройте рты, старые гарпии! — вылезла в окно Циля, — Что б до вас так кто ходил! Хотите поговорить за это, так я послушаю, но только завтра, а сегодня не тилипайте своими языками не разматывайте мне нервы!
Давид, втянув голову в плечи, медленно поднимался по ступеням. Старик понимал всю комичность ситуации со свадьбой, но Фира ему очень нравилась. Она часто приходила на его концерты в Филармонию на бывшую Рудольфпляц, после чего они медленно прогуливались в сторону Ратуши, а затем шли пить кофе на Кобылянскую. Прохожие часто с умилением поглядывали на эту парочку, которая всегда ходила под руку — он в неизменной шляпе и с тростью в руке, а она в старинном платье и веером на запястье.
Сын Давида в 86-м уехал в США, где еврейская диаспора нашла ему хорошую работу. Он немного обжился, заработал денег и позвал отца к себе. Но Давид не хотел уезжать один, так как не мог расстаться с Фирой. Ради неё он готов был даже на то, чтобы взять с собой и её мать. Скрипач знал, что старая Циля не захочет никуда уезжать, поэтому на первое знакомство взял с собой оружие, которым он умел убеждать любых женщин — верную скрипку.
Давид нажал кнопку звонка, снял шляпу и зашел в квартиру. Дверь быстро захлопнулась.
Через полчаса Роза, лупившая грязнулю-сына, Софа, развешивающая на веревках белье, Адик, лежащий с ключами под «Запорожцем», Дова и Ефим, играющие в карты, а также прочие обитатели двора разом побросали свои занятия и уставились на окна Цили. Никогда в жизни они не слышали столь красивой музыки, как та, которая лилась из-за кружевных занавесок на втором этаже. Звуки скрипки пронизывали тяжелый теплый воздух, поднимались куда-то вверх к облакам и с невероятной силой обрушивались вниз. Соседи, затаив дыхание, слушали музыку и боялись шелохнуться, чтобы не нарушить это волшебство.
Внезапно скрипка умолкла, и из окон Цили раздался крик. В ту же секунду на балкон выскочила Фира и закричала:
— Вызовите «скорую»! Я вас умоляю, скорее, маме плохо!
…
Старая Циля умерла на своей любимой табуретке. Дочка совсем скоро ушла вслед за мамой. Давид не уехал к сыну. Он остался и каждый день и в дождь, и в снег приходил на кладбище, чтобы играть на скрипке своей Фире и старой Циле.