Скорее раньше, нежели сейчас, мы думали сложить такие сказки, которые, устав от свистопляски, тащились бы за нами, волочась, до самых расчудесных райских врат. Простуженный начальник полутени, вздохнув про непригодность тяготений, вручил бы визу, ключ и виноград. Наверно, так и будет, погоди. Не угадаешь, что там будет дальше. У зимней стужи профиль генеральши, изрядное томление в груди да облако клубит через ноздрю из точек, А и Б до точек зрений. Мир состоит из самоповторений. Пожалуй, тоже самоповторю.
Короче, жил Заслуженный Корсар. Курил в шезлонге дедовскую трубку. Ночами приходил в радиорубку. В радиорубке юнга Бальтазар пытался тщетно выловить сигнал, чтоб хвастаться товарищам с Тортуги. Сверкали электрические дуги. Кок Серджио — большой оригинал — ворчал: кормить назначено невежд. Я потерплю, пока по курсу Мальта. И тут ворвалось хриплое контральто, не оставляя призрачных надежд: надеюсь, вам не нужен перевод. Колдунья вас приветствует. Морская. Сеньоры, паруса не опуская, не медля, дуйте до нейтральных вод. Валите, распоясались уже. Истории плевать на ваши ранги. Нептун шумит. Русалка — чисто ангел, при чешуе, при полном неглиже.
Увы, Корсар, напуганный едва, ни мускулом не дрогнул, ни штурвалом, хотя девятым и десятым валом ему грозила Рыбья Голова. Прослушал молча пламенную речь. Мгновенно отбелив Весёлый Роджер, надел камзол — на дно, не в огород же. Напутствовал посудину стеречь, уселся в серебристый батискаф и погрузился в мрачные глубины. Летели чайки почтой голубиной, суровых адресатов отыскав. Мурлыкала волна солёный блюз растерянному древнему страшиле. Но чем переговоры завершились — давно под грифом «восемнадцать плюс». Законы чтутся, стоики тверды, у заповедей больше нет Синая.
Ты спросишь: что теперь? А я не знаю. Похоже, много утекло воды. Похоже, не один утёк галлон великой Леты, и Невы, и Нила.
Возможно, это мне вообще приснилось. Возможно, их запомнил только он — листок, прибитый к полу сквозняком, бумажная особенная птица. И ни о ком Колдунье загрустится. И вспомнится Корсару ни о ком.