Мы надеялись, что война окажется короткой, как шестидневная арабо-израильская или конфликт Англии и Занзибара, длившийся сорок минут. Мы рассчитывали, что в ней не прозвучит ни единого выстрела, как между Нидерландами и архипелагом Силли. Мне наивной казалось, что в ней никто не погибнет. Как можно стрелять в наше время? У нас что, нет языка, ума, дипломатического и ораторского таланта? Мы что в средневековье, когда все решают латники и лучники? Когда прав тот, кто сильнее? Тот, у кого больше танков, бронетранспортеров и ракетных систем залпового огня? Оказалось, в двадцать первом веке, как и в ушедших в небытие, все решает физическая сила. Люди живут больше 45 тысяч лет, изобрели колесо, гвозди, искусственный интеллект и искусственное мясо, но в случае конфликта продолжают размахивать кулаками и безжалостно убивать. Вот только дух украинцев непобедимый. Его хоть ракетами, хоть саблями, хоть расстреливай из миномета, а он живее всех живых.
Село, издавна занимающееся производством березового дегтя, а также прядением ниток из шерсти, льна и конопли враг окружил своим диким стадом. Хорошо зная о его кровожадности и аморальности, местные жители приняли решение всех женщин, девушек и девочек спрятать большом погребе. У старой учительницы, живущей на пригорке, он оказался самым удобным и вместительным. Да и вход был из дома, а не огорода. Женщины провели в нем 4 недели. Под конец закончились продукты и пришлось есть сырую картошку и сырую свеклу. Но ничего, выдюжили. Главное, ни одна врагу не досталась. Спустя время односельчане спрашивали:
— Чем вы днями занимались?
Отвечали с улыбкой:
— Читали по очереди Библию.
— Сколько раз удалось прочесть?
— Дважды.
В селе Велика Дымерка после мартовской оккупации на огороде остался выгоревший танк. Хозяйка к кому только не обращалась с просьбой убрать вражескую ржавую махину. И к местным властям, и к районным. Объясняла, что уродище занимает место, предназначенное для выращивания подсолнухов и других важных культур. Танк обещали вывезти осенью, и она, чтобы не терять время, посадила в нем пекинскую капусту, а вокруг гусениц — низкие бархатцы. Пусть знает рашистская морда, что на этой земле всегда растут цветы. Ты в нас бронебойными снарядами, а мы на этом же месте — мальвы, маки и чабрец. Ты на нас с огнем, а мы израненными руками сеем анютины глазки.
У хорошей знакомой война разрушила дом и сад. Спрашиваю:
— Ну как ты?
Она лучезарно улыбается и еще выше поднимает голову.
— Не поверишь, но хорошо. Рашисты отобрали у меня одну жизнь, а я придумала себе другую.