Он точно знал, как именно умрёт: не от болезни, тихо и в кровати.
Спокойной смерти на него не хватит. Спокойной жизни? Вряд ли. В свой черёд он всё пытался в мир нести добро и зла не делать — не было печали.
Два берега ему предназначались, два выхода: патрон или перрон.
Решили так. В раю или в аду. Он почему-то не боялся смерти. Смеялся, говорил — лихие черти меня врагам в обиду не дадут.
Когда сидел он, закрывал глаза, из ниоткуда выплывали лица. Не видел в этом повод веселиться, но был не против. Был, скорее, за.

Одни и те же. Начал привыкать. Давал им имена: Болтун, Зануда. Внушали лица веру в «ниоткуда», в задверье, непонятное пока.
Два раза сдохнуть — это перебор, но шастала костлявая двуликой. А он — с бабулей в лес за ежевикой, к приятелю сигал через забор.

Закончил школу. После — выпускной, букеты, танцы в полутёмном зале. И по болезни в армию не взяли, и девятнадцать стукнуло весной. Судьба, не разбирая — сколько лет, имела облик пьяного мажора. Сцепились языками, вышла ссора, готово — у мажора пистолет.
Агенты смерти, ножками суча, искали жертву наугад, вслепую. И тем, кому предназначалась пуля, был ангел его правого плеча.

В запасе оставался вариант. Хотелось бы сказать, что не смертельно, но поезд заливался коростелем. И ветер вёл себя, как оккупант, захватывая площадь и дворы, с людей срывая шапки — вот потеха. И нужно жить, светить, идти и ехать. Смирись — такие правила игры. Век потеряешь, правила уча, бескрылая ты птичка-невеличка.
И тем, кто угодил под электричку, был ангел его левого плеча.

В момент как будто лопнула струна, и лица словно смазались, исчезли. А значит, смерть другая? Как же, если Зануды нет, теперь без Болтуна.

Он с возрастом всё больше на отца становится похож, а был на маму.
И держит марку, спину держит прямо спины его архангел. Без лица.