А чего она хотела?

Я был наркоман. Она об этом знала. Я употреблял годами. Несколько раз думал, что все, не взойдет больше солнце над моей головой. Свалюсь за горизонт в один конец. В грязную щель к чертям и землеройкам. Ну или что-то вроде того. Но нет, все не сваливался.

Разные были времена. Были и просветления. И желание завязать. И срывы. И опять надежды и попытки вернуться. Я кувыркался между наркотиками и нормальной жизнью годами. Но тоже, какая это была нормальная жизнь? Одна боль. Я все время догонял. Как будто скорые поезда проходили мимо меня один из другим. Переполненные пестрой шумной толпой успешных, счастливых, семейных, нарядных людей с молескинами, заполненными простыми и понятными планами. Съездить в Таиланд, купить холодильник, защитить диссер, родить еще одного ребенка, крыльцо на даче починить. Люди по кирпичу, по зерну собирали свои жизни, я же только успевал худо-бедно сгрести все в бесформенную кучу, поколдовать над ней в свете своих галлюцинаций, а потом, разочаровавшись во всем, ссал и гадил в самую середину этой кучи. Пробегался по знакомым барыгам, и все начиналось сначала. Кайф, боль, чувство вины, опять кайф, ложь, самообман, минутное отчаяние, еще приход, хмурое утро, веселый вечер, свист поездов, на которые в тот момент мне было плевать, и только все глуше и тяжелее билось сердце. И временами казалось, что пот, выступающий на моем теле, похож на плесень и воняет смертью.

А потом появилась эта дурочка из переулочка. Весеннее создание, серые глазки, трусы в горох. Выскочила, как прыщ на носу. И засверкала своими идеями. Где я подцепил-то ее, я толком вспомнить не мог. То ли в баре где-то, то ли на вечеринке у друзей. Мог и в метро подойти. Бывали дни, когда я вообще мало что помнил. Утром просыпаешься — в постели телка. Сначала паника, стыд, страх. Потом смотришь, телка норм, в доме все на местах, входная дверь закрыта. Заначка с наркотой не тронута. Ну ладно. Можно жить. По-быстрому закидываешься в туалете, возвращаешься, начинаешь будить и тормошить неизвестное создание. А оно такое — ах, и готово ко всему. И хорошо.
Понятное дело, что девки каруселью проходили через мою кровать, и я даже не понял, в какой момент эта мышь зацепилась за нее. Просыпаюсь — она. Еще раз просыпаюсь, вроде уже другой день — и снова ее лицо. Засыпаю — сопит рядом на соседней подушке. Хм, думаю, странно.
Потом смотрю, что-то в квартире стало меняться. Сначала не понял. Потом осенило. Появились запахи. Еды, чеснока, поджаренного хлеба, кофе, нарезанного свежего огурца. Потом свежевыстиранного белья. Потом отдушки какой-то, то ли лаванды, то ли сандала. Потом свежим воздухом с улицы потянуло. Смотрю, а она окна вымыла, форточки разлепила. Шторы постирала и повесила по-человечески. Вдруг все вещи как будто по приказу разошлись по местам. Открыл шкаф: носки, трусы, майки, джинсы — все по полкам. На диване плед, у телевизора пульт, в ванной — зубная щетка (две штуки) и свежее мыло. В холодильнике рыбные котлеты и сельдерей. Че за херня вообще тут происходит??!

Первое желание было вытолкать взашей. Тоже мне, армия спасения нашлась. Много вас было, фантазерш хреновых. Мечтательниц. Думали, если прибраться, от этого что-то изменится? Да вот черта с два! Пошла, пошла прочь, благотворительница с метлой!

Но тут эта козявка заходит в дом (откуда только ключи взяла!) — смотрит с улыбкой и говорит: «Ой, а я раков купила!»

И такой вдруг смех меня разобрал. Ну, раков так раков. Сварили мы этих раков в большой кастрюле. Сожрали. Гулять пошли. Вернулись. Я душ принял и заснул. И как-то неожиданно покатились один за другим дни, похожие на нормальные дни обычного человека. Вроде ничего особенного не происходило, но я, как крот, пополз из глубины земли куда-то вверх. Слепой, слабый, побитый, выбрался на поверхность и сел. Принюхиваюсь, кругом трава шелестит, птицы поют, муравьи шастают, солнце припекает. И я понимаю: хорошо мне, тепло, время как будто притормозило и пошло своим чередом. Работу нашел, к морю скоро поедем, матери подарок купил, отцу впервые за десять лет написал, к деду на могилу сходил, телефонов барыг не помню, в группу поддержки хожу.

Неужели пронесло?

Неужели?

И она рядом крутится. Говорит мало, только улыбается все время. И смеется. Как синица. Живая, смешная, теплая. Синица в руке. В пасти. Крота. Крокодила.

Я сорвался спустя полгода. Зимой. Хороший день был. Ничего не предвещало. Утром съездили на рынок. Накупили черемши, рыбы взяли, раков немного. И мелькнуло вдруг в толпе лицо. Как тревожная нота заныла. Кто это был? Барыга? Соупотреб? Баба из прошлого? Убей, не помню. Но уже вечером все было кончено. Я так закинулся, что этих раков себе в трусы насовал и танцевал под луной на балконе.

Она почернела, когда меня увидела. Не заплакала. Но скорчилась так, как будто я на ее глазах человека убил. Я и убил. Убивал. И останавливаться не собирался.

У меня доза была в шкафу, в потайном носке. Я только о ней и думал в тот вечер. Но она зачем-то насильно одела меня и потащила на улицу. Гулять. А какое там гулять?! Мне домой надо, к носку, к просветлению своему, а она круги со мной наворачивает. По парку таскает. Надеется, что дурь выветрится и все рассосется. Ага. Рассосется. Сама собой. Как вонь на свежем воздухе. В какой-то момент я взбесился. Наорал на нее, чуть не ударил и рванул через дорогу в сторону дома.

— Сама тут гуляй, — кричу, — дура набитая! Белоснежка чертова. Фиалка гребаная своих надежд…

И тут слышу, за спиной визг тормозов, удар и чей-то крик. Обернулся и только глаза закрыл. Не на что там смотреть уже было. Я чувствую, как у меня начинает неметь все тело. Как будто сама смерть поднимается от холодного асфальта вверх, все выше и выше. Еще немного — и зацепит сердце.

Я перекрестился неживой рукой и пошел в дом. Не побежал, спокойно, медленно пошел. Пересек двор, поднялся по ступенькам подъезда, приехал на лифте на свой этаж, открыл входную дверь, потом шкаф открыл, достал носок, дозу. Сел на диван и улетел. И так я не хотел возвращаться. Так надеялся, что проскочу в этом меловом дурмане свой горизонт и больше не увижу уже ни этих стен, ни этих штор, ни этой фотографии над телевизором. Где она, я, мы, море, солнце над головой, чайки в облаках. Где нет просраной жизни и нет обид, а есть надежды, свет, любовь, будущее, свист чайника по утрам, книга на прикроватной тумбочке, голова ее маленькая в каштановых кудрях у меня на животе. Сонная, смешная, дурная.

Но я очнулся. Горизонт не принял и выплюнул меня. Обратно в зиму, в жизнь, в ад.

На ее похороны пришли странные люди. Я и не знал никого из них. Все как будто под водой плыло. В тишине, где искажены и запахи, и звуки. Я совсем плохой тогда был. Даже имени ее не мог вспомнить.

Только звал ее тихо, шепотом, про себя: «Душа моя! Моя душа! Вернись».

Но душа моя теперь молчала.