Укладывают
радужные клерки
в глубокий
Петербургский горизонт,
по полкам
фееричной этажерки,
раскрасив одинокий
серый зонт,
сбежавших строчек
истину нагую,
ночами не желавшую
под ключ,
сочившуюся скрытно,
врассыпную,
оставив путеводный
нежный луч.
Я, кажется, во сне
читаю письма
о прочной гуттаперчевой любви,
под хмелем рокового
лунатизма,
в плаще
глухонемого визави.
Цепляюсь за
изменчивые блики
печальной обольстительной луны,
расстраивая солнечные лики,
парящие с обратной стороны.
По краешку
дрожащего карниза
над крохотной
уснувшей суетой,
брожу под властью
тайного каприза,
не каясь перед
данной высотой.
К утру снимаешь
бережным движеньем
с приблизившихся
кротких облаков
плоды с неугасимым
вдохновеньем —
без времени, без края,
без оков…