Вчера он видел, как лежал птенец под деревом. Сегодня видел птицу. И нет ещё пока таких сердец, которые могли бы не разбиться от криков этой птицы. От её пернато-всеобъемлющего горя.

И сколько гнёзд она потом совьёт — во столько раз дороже будет стоить гнездо, что опустело в этот день. В котором был птенец, и вдруг не стало.

Но так — не то, так чушь и дребедень. Давайте перескажем всё сначала.

Вчера он видел, как лежал птенец под деревом. Поднял, он, вроде, дышит. Он взял его домой. Он, как отец, заботился, чтоб желтоклювый выжил. Он в блендере в пюре мешал червей, он даже на работе взял больничный, птенец в ответ старался жить скорей, и выходило, в принципе, отлично: он научился колупать зерно, пить воду из надтреснутого блюдца.

А птица выла волком всё равно. И было слышно, как от воя бьются сердца всех тех, кто слышит этот вой. Вы слышали вообще, как птицы воют?

Мы перескажем заново с тобой историю, и всё в ней перестроим.

Вчера он видел, как лежал птенец под деревом, истошно трепыхаясь. Деревьев был вокруг огромный лес. Водились в том лесу и лось, и заяц, и может где-то даже был медведь, короче, лес был, в принципе, опасным. Но было невозможно просмотреть локальное крылатое несчастье.
Он взял птенца и положил в гнездо. Назавтра заглянул его проведать. Ему, увы, совсем не првезло, и были вовсе не при чём медведи — была кукушкой мать и не пришла. Птенец лежал в гнезде комочком пуха. Не выла птица. Плакала душа и сердце мимо ритма билось стуком.

Вчера он видел, как лежал птенец. Он трижды попытался сделать верно. Но каждый раз он, вроде как, подлец, и всё благое вышло как-то скверно. И всё не так, а как — не разобрать, но птенчик бьётся, просто силясь выжить.

И вот он видит снова и опять: вот небосвод, а вот гнездо — чуть ниже, а вот он сам, а вот лежит птенец, и нужно — ну ведь нужно! — что-то делать.

И тут он понимает, наконец, что ничего на свете не изменит.