Ночами приходила тишина, 
и нужно было от неё спасаться. 
Она включала радио. Она 
старалась подпевать и улыбаться 
и совершенно не могла уснуть, 
поэтому ходила по квартире. 
И это был довольно скучный путь: 
три шага от дивана до картины, 
где нарисован маслом летний сад. 
Ещё четыре шага — до прихожей. 
Упрется в дверь, глянёт в глазок. Назад. 
Все ночи, словно копии, похожи: 
картина-дверь-глазок-окно-диван, 
присесть, послушать радио, картина. 
Как будто ждёт. Кого? Самообман. 
Болото жизни затянуло тиной, 
проквакала сирена за окном, 
по радио завыли псы о ком-то, 
картина-дверь-глазок — всё было дном 
холодного и вязкого болота, 
она месила жижу по ночам 
шагами мягких полинявших тапок. 
Ей иногда хотелось закричать, 
а иногда тихонечко заплакать, 
но мало толка в крике и слезах, 
которые не видят и не слышат. 
Четыре шага. Дверь. Глазок. Назад. 
Колесико на радио потише. 
Какой-то странный непривычный звук. 
Такого не бывало ночью прежде. 
Нарушив свой традиционный круг, 
стремительно пошла на этот скрежет. 
Под ванной грохотало и скреблось.
 Там топало, металось и гремело. 
Так громко, будто там огромный лось. 
Она взяла, решительно и смело,
 большую скалку и рванула в бой. 
Под ванной был мышонок. Он боялся, 
сидел, прижавшись к стенке за трубой, 
на фоне белой плитки серой кляксой.
Маршрут сменился: холодильник, сыр, 
орешки вроде где-то завалялись,
 к ней гость сегодня заглянул на пир, 
а гость — всегда событие и радость.
Так до утра на кафельном полу 
она сервировала кафель сыром. 
Глазок-окно-диван — она в пылу 
приёма гостя свой маршрут забыла. 
Мышонок вылез. Грязный и смешной. 
Взял в лапки сыр и бусинками сверлит. 
И сразу стало как-то хорошо. 
И сразу утро постучало в двери. 
А дальше были клетка, колесо, 
клубочек шерсти, деревянный домик, 
пакет орехов и пакет с овсом — поди узнай, 
чем этих мышек кормят. 
Так день прошёл, и город влился в ночь. 
Но тишина сегодня не вернулась. 
Мышонок смог ее перетолочь, 
она смогла уснуть. Она проснулась 
с рассветом — первый раз за много лет. 
А под ногами — твердь, а не болото.
Пускай от тишины лекарства нет. 
От одиночества лекарство — кто-то.