Есть у интеллигенции такой миф, что Советская власть-де интеллигенцию не любила, так как была властью рабоче-крестьянской, гнала, ущемляла и всячески репрессировала, интеллигенцию считали-де слоем бесполезным и вредным, и в пример приводили репрессированных поэтов, писателей, страдали о судьбе Н. Вавилова, Мейерхольда, Гумилева и прочих.
Но тут надо сказать, что большевики, когда пришли к власти, никоим образом не были враждебно настроены к интеллигенции как таковой. В первом Совнаркоме собственно рабочий был только один, а остальные были интеллигентами чистой воды, Ленин в профессии писал «литератор», Луначарский — «критик» или «драматург», некоторые писались журналистами, некоторые были инженерами. А рабочий был только один. Откуда же взяться враждебности, если большевик Красин, например, был техническим директором у Сименса и как рыба в воде чувствовал себя в кругу технарей? Если на твердую большевистскую позицию встал профессор Тимирязев, большевиков лояльно приняли лучшие технические ВУЗы страны, а Г. Кржижановский сумел собрать вокруг себя цвет русской экономической и технической мысли. И какую враждебность интеллигенции можно было получить у наркома культуры Луначарского, который в театральные и литературные салоны салоны входил как к себе домой задолго до своего назначения наркомом, да и женат был на известной актрисе? Большевики были плоть от плоти российской интеллигенцией, все руководители имели прекрасное образование, и даже средние управленческие кадры у большевиков, большей частью из рабочих и мещан, активно штудировали Гегеля и Фейербаха.
И в среде большевиков после взятия власти были в определенном смысле благодушное настроение, что интеллигенция, получив режим наибольшего благоприятствования в деле повышения народной культуры, образования, научного и технического вооружения промышленности не только поможет большевикам решить проблемы многострадального российского народа, вытащить его из невежества и отсталости, но и создаст произведения высокого уровеня мировой культуры. И действительно, многие честные интеллигенты увидели в большевиках силу, которая в своих действиях развяжет интеллигенции руки в реализации культурных и технических проектов. Ленина лично и наркоматы осаждали изобретатели и ученые, художники, литераторы и педагоги с многочисленные проектами как технического, так и художественного плана. И большевики прилагали все усилия для того, чтобы обеспечить интеллигенцию возможностью творить. Получили опытную базу Мичурин и Павлов, Бехтерев учредил Институт мозга, Жуковский возглавил ЦАГИ, целая плеяда художников и скульпторов скучковалась вокруг ленинского плана монументальной пропаганды, Блок читал стихи рабочим, Андрей Белый читал лекции в Пролеткульте. Русисты, наконец, протолкнули в жизнь реформу русской орфографии, которую тормозил царизм. Одним словом, часть интеллигенции испытала небывалый творческий подъем.
Но это была одна сторона медали, и не самая ходовая. Основная масса интеллигенции в Советской власти видела только источник пайков пожирней, и вела себя соответственно. Даже за пайки они не могли гарантировать даже минимальной лоальности, и уж тем более не было им дело до прозябающего в дикости и невежестве народа.
Вся история взаимоотношений ЦК и наркома культуры Луначарского — это постоянные попытки Луначарского оказать протекцию тем или иным работикам культуры. Причем в этих попытках Луначарский постоянно выставлял себя на посмешище. Процитирую документ полностью.
ЗАПИСКА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВЧК Ф.Э.ДЗЕРЖИНСКОГО В ЦК РКП (б) С ВОЗРАЖЕНИЯМИ ПРОТИВ ХОДАТАЙСТВ НАРКОМПРОСА РСФСР О ВЫЕЗДЕ ЗА ГРАНИЦУ ДЕЯТЕЛЕЙ ИСКУССТВА 19 апреля 1921 г. Уважаемые товарищи. В последнее время вновь участились случаи ходатайств различных артистических кругов — отдельных лиц и целых театров о разрешении на выезд заграницу. Ходатайства эти систематически поддерживаются тов. Луначарским. ВЧК на основании предыдущего опыта категорически протестует против этого. До сих пор ни одно из выпущенных лиц (как, например, Кусевицкий, Гзовская, Гайдаров, Бальмонт) не вернулось обратно, некоторые — в частности Бальмонт — ведут злостную кампанию против нас. Такое послабление с нашей стороны является ничем не оправдываемым расхищением наших культурных ценностей и усилением рядов наших врагов. Теперь тов. Луначарский возбуждает ходатайство о разрешении выезда заграницу 1-ой студии Художественного театра 5. Между тем, по вполне достоверным сведениям, группа артистов этого театра находится в тесной связи с американскими кругами, имеющими очень близкое отношение к разведочным* органам. Театру обещано материальное содействие заграницей. Артистка Сухачева была в близких сношениях с рядом этих лиц. Перед этим возбуждал ходатайство и Камерный театр. Ссылки на отдых и лечение отнюдь не являются убедительными, т. к. артисты легко могут использовать каникулярное время для поездок по провинции. Высказываясь решительно против подобных ходатайств, ВЧК просит Центральный Комитет отнестись к этому вопросу со всей серьезностью. С ком[мунистическим] приветом Пред[седатель] ВЧК Дзержинский
P. S. Обращаюсь в ЦК, так как тов. Луначарский в своем обращении оговаривается, что обратится по этому поводу в ЦК*.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 35. Д. 35. Л. 3. Подлинник. Машинопись. Опубликовано: История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М. 1997. С. 421−422
Возмущение Дзержинского здесь понятно. Советская власть доверяет интеллигенции, Леначарский ручается за нее, а та предает и поливает из-за рубежа и власть, и Луначарского отборной грязью.
Луначарский, как нарком культуры, пожалуй больше всех пострадал от откровенного свинства и непорядочности русской интеллигенции. Он ручался за Бальмонта — Бальмонт не вернулся и поливал коммунистов помоями из Парижа, за Шаляпина — Шаляпин не вернулся, гешефт в Европе ему оказался милей и дороже родных осин, о которых он так чудно пел. Не вернулся Репин, и его наследники тоже не посчитали нужным держать обещания, данные каким-то «собачьим и рачьим депутатам», как выражалась тогда «прогрессивная либеральная интеллигенция». А картины выгодней с аукциона продавать.
Луначарский ручался за Гумилева (вдвоем с Горьким ручались), поручил ему работу в редакции «Всемирной литературы», а Гумилев в это время с коллегами по заговору Таганцева считал, сколько ж рабочих надо повесить при взятии Петрограда — 10 или 15 тысяч.
Да что там Гумилев — З.И.Гржебин, близкий друг самого Горького, нагрел при издательстве этой «Всемирной литературы» РСФСР на сотни тысяч в валюте и уютно устроился в эмиграции: получил не менее 1 милллиона марок и ни одной книги в Германии не издал. ВЧК этот «издатель» в 1921 году характеризовался как мошенник:
«Недобросовестный контрагент в России: получил от целого ряда учреждений (Московского Совета, Центропечати, Военного учреждения, Госиздата) больше 23 млн. рублей как аванс за книги, которые он должен был издать, но до сих пор никому ни одной книги не сдал. Недобросовестный контрагент за границей. 15 ноября 1920 г. он заключил в Берлине договор со шведской фирмой на 5 млн. книг на сумму 5 млн. крон. Цены шведской фирмы… не менее, чем в 4 раза дороже тех цен, которые тот же Гржебин имел в это самое время в Германии. Гржебин делал попытку вступать в стачку с немецкими издателями, повышая цены». "
Ситуация в 1917-начале 20-х гг. была разрушительной для авторитета Горького и Луначарского перед ЦК — ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ИХ СИСТЕМАТИЧЕСКИ ПОДСТАВЛЯЛА. Горький хлопочет за Короленко — Короленко в это же время пишет открытые письма большевикам с откровенным потаканием белогвардейцам, в лучшем духе кадетщины.
Большевики в такой ситуации за первые несколько лет своей власти пришли к твердому убеждению: если интеллигент не в партии, если он не марксист, ему верить решительно нельзя. В лучшем случае лояльность интеллигенции была лишь мимикрией.
О мимикрии в поведении интеллигенции начальник Главлита Лебедев-Полянский писал в 1927 г.:
«Много литературы грубо приспособленческой, печатаемой исключительно в целях заработка»
при этом он же цитировал откровенное высказывание В. Вересаева:
«наше творчество все более становится двухэтажным. Одно мы пишем для себя, другое — для печати»
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 113. Д. 271. Л. 129 143. Подлинник. Машинопись. Опубликовано: «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925 1938. Документы. М. 1997. С. 29 41.
Надо сказать, что приспособленчество и двуличие было секретом Полишинеля — перу одного и того же Осипа Мандельштама принадлежат и ода Сталину, и пресловутый стих про горца. То есть, интеллигенция сама своим поведением подготавливала почву для тотального к себе недоверия, тщательно создавала среди партийцев в целом и партийных руководителей в частности, мнение об интеллигенте как человеке а) буржуазном б) двуличном.
Партия так или наче это отношение транслировала в массы, даже если кому-то из интеллигентов и удавалось рядиться в «пролетарских художников» и обманывать низы, то партию обмануть было трудно. И если Молотов, Жданов или Ворошилов, люди вполне образованные, могли вполне уверенно отделять овец от козлищ, то для многих лично честных, но малограмотных рабочих интеллигент предстал в образе пройдошливого врага, который пытается исподтишка нагадить. А в пролетарской среде «крыс» не любили никогда. И когда встал вопрос о репрессиях, то трудно было поверить в то, что интеллигент, которого годами наблюдали не иначе как с фигой в кармане, не стал за это время иностранным агентом или просто вредителем.
За примерами не надо далеко ходить. Постоянно что-то подворачивается под руку:
Вот, например, как известный неполживец Ося Мандельштам ворует у государства деньги (и не только у государства, с изяществом крысы он обворовывает и собственного подельника) и обманывает липовыми переводами искренне стремящихся к знаниям советских рабочих и крестьян:
«Помню, Бенедикт Лившиц с возмущением рассказывал мне, как Мандельштам присвоил причитавшийся ему гонорар. Он попытался по этому поводу объясняться с Мандельштамом, по Мандельштам не только не признал себя виновным, но страшно обиделся, хотя действительно взял в издательстве деньги Лившица и вовсе не собирался их возвращать. Дело было так: Мандельштам и Лившиц, два старых друга, подрядились для московского издательств „Земля и Фабрика“ отредактировать собрание сочинений Вальтера Скотта и заключили на этот труд совместный договор. Все это, конечно, был только предлог для получения денег, так как ни тот, ни другой английского языка не знал и Скотта редактировать не мог. Они просто расклеивали старые переводы и кое-где наугад меняли некоторые фразы. В процессе этой работы между ними образовались сложные расчеты, подробностей которых издательство не знало. И Мандельштам, живший в то время в Москве и имевший возможность посещать издательство гораздо чаще, чем Лившиц, живший в Ленинграде, получил не только все деньги, причитавшиеся ему самому, но и часть денег, причитавшихся Лившицу. Характерно, что в результате всей этой истории не Лившиц обиделся на Мандельштама, а Мандельштам на Лившица. И обиделся совершенно искренне. Постоянно нуждаясь в деньгах, он в то же время от души презирал деньги и возмущался, когда люди придавали денежным расчетам какое-нибудь значение.»
Самое интересное — само отношение Мандельштама к этой работе. Он ничуть не считает, что вредит своей халтурой обществу, народу, что он обманывает доверие не только государства и издательства, но доверие малограмотных масс, которые тянутся к знаниям, которым нужны книги, а их пичкают поганенько исполненной халтурой по принципу «тяп-ляп и в продакшн» мандельштамы и лившицы. У него нет никаких угрызений совести, что нищая страна, собирая по копейкам деньги на образование, на книги, кормят его не просто так. Наоборот, этот бессовестный тип убежден на голубом глазу, что это его оскорбили, и (по ссылке выше есть подробности) требует у Союза писателей извинений.
Само собой, что такие фокусы долго терпеть не стали.