Жил-был Серп, старый, заржавленный, валялся в кладовке позабыт-позаброшен.

Рядом лежал Молот и зудел:
— Отработал своё, дружище! Не нужен ты теперь никому. Вместо тебя комбайны по полям шастают.

— Зато у меня славное прошлое было: я триста лет пшеницу-рожь-просо наземь валил, в стольких руках побывал, что рукоятка моя блестит.

— И у меня рукоятка блестит, но я же не хвастаюсь!
— А чем тебе хвастаться? Не тем ли, что тобой гвозди забивают и по наковальне лупят?

— Не говори, дружище. То о стенку головой, то о какую-нибудь железяку. Но и мне есть что вспомнить! Меня Пушкин в руках держал, когда его няня на крыльце доску забить попросила. Да гвоздя во всей округе не оказалось. На ту потребу из Санкт-Петербурга Пушкин с Дельвигом на тройке прискакали, навезли шампанского, скобяного товару и гвоздь в том числе. Надо сказать, Александр Сергеевич с первого раза промахнулся, зато к концу болдинской осени гвоздь вколотил и стихи сочинил:
Не пропадёт ваш скорбный труд —
И братья гвоздь вам отдадут.

— Да-а… — вздохнул Серп. — А я всё время в поле да в поле. Правда, раз ехала мимо нас царская карета. Вышла из неё Екатерина Вторая, взяла меня и говорит: «Дай-ка я попробую!» Она баба здоровая, могутная — как шарахнет мною по стеблям, что аж кончик в землю вонзился и обо что-то звякнул.

«Что там?» — спрашивает императрица.

Раскидали крестьяне землю руками, а там камень преткновения. «Вот так всегда у нас на Руси, — говорит правительница, — пойдёт хорошо дело и обязательно на препятствие натолкнётся».