В февральский денёк, неприметный и серый,
Когда рыщет ветер по старым дворам,
Старушку я вспомнила, бабушку Веру,
Неспешно бредущую с палочкой в храм…
Снежок ли под ноги ей стелется мягок,
Несётся ли бурный поток вешних вод
(Годков ей немало — девятый десяток),
Мороз ли, жара — Вера к Богу бредёт…
А Бога любила душою и сердцем!
Подходит, бывало, к святым образам,
Стоит и не может на них наглядеться,
И светлой любовью сияют глаза…
Неброское платье, платочек из ситца,
Поблёкшая сумка из ткани, а в ней
Для всех попрошаек лежали гостинцы:
Орех, мятный пряник, пакетик сластей…
Кому-то даст свечку, кому-то — иконку,
Голодному хлеб покупает ржаной…
Мальчишке — машинку, девчонке — куклёнка,
Бездомному — в термосе чай травяной…
Босому блаженному, в кепке с узором,
Найдёт пару старых, но целых галош.
Цыгане и пьяницы — все без разбора
Получат на хлеб: и калека, и бомж…
Идёт баба Вера к «залётной мадаме»,
Что громко, в пылу алкогольных страстей,
То грязными всех поливает словами,
То клянчит пятак на леченье детей.
К алкашке с трудом наклонилась старушка —
И горстка монет в ржавой кружке звенит…
Все видели, как их считала пьянчужка,
Как бабушке в спину подачка летит,
Как та побрела, не обидевшись даже…
А я поспешила бабулю догнать:
— Послушайте, бабушка Вера, нельзя же
Вот так, всем подряд алкашам, подавать!
А Вера так ласково мне улыбнулась:
— Ты, дочка, людей осудить не спеши…
Быть может по жизни она и споткнулась —
Господь с ней! А ты не греши, не греши…
Я лучше подам тем, кто так же вот кинет,
Чем мимо пройду тех, чья кружка пуста,
Подам и, глядишь, человек-то не сгинет…
Боюсь… ох, боюсь пропустить я Христа…