Помнишь, мама моя, как я мужа-еврея,
Никого не спросив, привела к тебе в дом?
Строго глянула ты и, от злости зверея,
Прокричала: «Катись вместе с этим жидом!»
Он учился тогда на врача-окулиста,
Не имел ничего — ни рубля, ни угла,
Он играл на трубе Берлиоза и Листа,
Только этого ты оценить не могла.
Не давала ему ни картошки, ни сала,
Отвечала по-хамски, о чём ни спроси,
И в партком на него анонимки писала,
Будто слушает он по ночам Би-Би-Си.
Бедный Гриша, ну как же терпенья хватило?
Не ушёл, не сбежал, не отбился от рук,
А теперь он уже мировое светило
И профессор больших, очень важных наук.
Где тот дом, что стоял в лопухах и крапиве,
Где тот старый петух, что кричал по утрам?
Всё пропало давно, мы живём в Тель-Авиве,
И два сына у нас — Исаак и Абрам.
Мы живём, ни беды и ни горя не зная,
Нас проклятья твои далеко занесли.
Так спасибо ж тебе, что хранишь ты, родная,
То, что нас увело от родимой земли.