Дело было очень давно. В середине прошлого века. На Одессу обрушился небывалый снегопад. Сначала это всем даже нравилось. А потом перестало. Потому что снег шел, не переставая, несколько дней подряд. И не мелкий, сиротский снежок, а настоящие, огромные хлопья. Сперва снег произвел «побелку» улиц и крыш, потом слегка изменил рельеф местности, потом… Короче, двор наш оказался засыпанным снегом по окна второго этажа. Люди буквально грудью прокладывали дорогу из парадной в подъезд, из парадной же в уборную…
В какой-то из дней снегопад закончился, но его сменил приличный морозец. Но деваться было некуда и по квартирам, с трудом пробивая себе дорогу, пошли дворник и участковый Гениталенко, сзывая народ, несмотря на праздник, на расчистку двора и прилежащей к дому территории. Сначала прорыли проход от дальней парадной до подъезда, потом такие же проходы от ближних парадных. От центра двора проложили дорогу к уборной.
В общем, энтузиазм еще остался, а фронт работ практически закончился. Тогда бригада во главе с Гениталенко стала рыть еще один проход. Куда? Бог его знает! Короче, получился у них эдакий аппендикс.
Куда бы он привел, неизвестно, ибо, дойдя до какой-то точки, проходчики почувствовали, что подустали. Положили лопаты на снег, сели, закурили. Какмасутренко куда-то отлучился. Думали в уборную, а оказалось, что наоборот. Короче, стырил где-то Камасутренко бутылку «Московской» и два стакана. Водка, слегка загустевшая на морозе, пошла прямо-таки замечательно. Но очень быстро. Только распробовали, закусив снежком, как нет ее, родимой. Тогда ненадолго отлучился Накойхер. И пришел не один, а с другой «Московской».
Другая пошла еще лучше первой, тем более, что Сёма догадался принести еще и луковицу. И снизошел с неба на всех великий нахис. Последним отлучился сержант Гениталенко. И принес-таки бутылку «Столичной» и три конфеты подушечки. Правда, за время отсутствия Гениталенко народ малость сник. И на все призывы сержанта продолжить банкет отзывался вяло.
Отчаявшись побудить в людях совесть, Гениталенко настолько разнервничался, что пришлось поправлять здоровье этой самой «Столичной». Это довело его до полной трезвости с последующим остекленением. Теперь кантовать его можно было крайне осторожно, чтоб не разбить. Но кантовать Гениталенко было некому, ибо люди, отдохнув, приняли в компанию дядю Марика, который в качестве вступительного взноса предъявил бутылку рома «Порто-Рико», шестидесятиградусной крепости.
Ну-у, наши-то и не такие крепости брали. Справились. Но вспотели. И жажда появилась. А что лучше всего снимает жажду? Правильно — пиво! Оставив остекленевшего Гениталенко отдыхать, мужики форсировали мостовую и прибыли к будке дяди Бори. Первая кружка вошла, как в песок. А вопрос насчет повторить даже и не стоял. Потом сразу вспомнили, что повсеместно запрещенный Бог любит Троицу. Третья кружка что-то не заладилась, поэтому ее отставили в сторону и принялись за четвертую. А уж после четвертой оказалось самое время вспомнить о третьей. О третьей, как сказано выше, вспомнили, а о Гениталенко напрочь забыли.
А он, покинутый всеми, через какое-то время почти пришел в себя. Он даже поднялся на ноги. Простояв некоторое время, Гениталенко добыл из брюк кончик ремня и помочился. Потом он аккуратно потряс этим кончиком ремня. «Чтобы ни одна капля…». Ногам как-то сразу стало тепло, и Гениталенко сделал первый шаг. Ему было одиноко и грустно, он плакал, но шел навстречу людям. И вышел…
Тем временем, дамы нашего двора, собравшись у тети Маруси, успели обсудить все новости, перемыть кости отсутствующим и, наконец, вспомнить, что время позднее, а мужей нет и нет. Они ринулись во двор, но там обнаружили только односторонне промокшего Гениталенко.
. На все вопросы относительно остальных мужчин Гениталенко отвечать отказался. Он только мычал и плакал. Слезы сурового участкового заронили в души любящих жен нехорошие предчувствия. Эти предчувствия усилились, когда после обыска двора ничего, кроме гармидера из лопат и пустых бутылок найдено не было. Правда, подсчитав количество этих самых бутылок, мадам Комбайнерова мстительно заметила:
— Далеко не уйдут!
— Замерзнуть могут! — взволновалась жена Семы Накойхера.
В ответ на ее слова, с противоположной стороны улицы раздалась зычная песня:
— Ой, мороз, мороз, не морозь меня…
Аплодисменты, полученные исполнителями, запомнились им надолго.
А Гениталенко схватил насморк.