Я видела лица идущих на битву с собой. Забросивших химию, пение, кулинарию. Они нападали безликой и серой толпой, давя на корню в себе всё, что когда-то любили.
Я видела в каждом из глаз угасающий свет. Чем был он тусклей, тем сильнее кривилась ухмылка.
И если у них на пути вырастал первоцвет, то ноги их быстро его превращали в тропинку.
Я видела, что происходит обычно потом. С тем химиком, поваром или народным артистом. Он делал тот план, что про дерево, сына и дом. Работал работу, а в отпуске даже жил жизнью. Японцы хандрят, не сумев отыскать икигай (японское слово, загуглите, там интересно). Народный артист собирается на зиму в Тай, он вырос большой, стал бухгалтер в газпромовском тресте. Из повара вырос юрист, а из химика нет. Он бросил юрфак и пошел кочегаром в котельной.
И тут на дороге у них вырастал первоцвет. И бил прямо в сердце, навылет, как будто прицельно.
И химик химичил в котельной, газпромовец пел, юрист угощал всех в суде канапе из улитки. За это их даже, порой, отстраняли от дел.
Но их первоцвет пробивался легко сквозь тропинки.
Я видела лица вернувшихся с битвы с собой. Забросивших химию, пение, кулинарию.
Они на побитых щитах приносили домой букеты из синих, оранжевых, розовых примул.