Занавески линялые цвета сушёной цедры
укрывают от взгляда пустырь да скупой лесок.
У хирурга Стрельцова — квартира в районном центре.
В холодильнике пиво и пиццы сухой кусок.
Телевизора нет. Только книги. В квадратной клети —
сигаретного дыма дремотная пелена.
У хирурга Стрельцова давно разбежались дети.
От хирурга Стрельцова к другому ушла жена.
Он всё время один. И берложьи его привычки
никому не близки, обедняя любой сюжет.
У хирурга Стрельцова в районной его больничке
не хватает людей, и опять сокращён бюджет.
— Подожди, — говорит он себе, — и тебя уволят.
Это легче, чем выбросить мусор в глухой овраг.
У хирурга Стрельцова опять под лопаткой колет —
надо меньше курить, надо меньше курить, дурак.
Вот уже сорок лет, как он в эту больницу сослан.
Сожалей и мечтай теперь: если бы да кабы…
Вот уже сорок лет, как библейский пророк — народ свой,
сам себя он ведёт по пустыне своей судьбы.
Завтра день, новый день в охладевшей к нему Отчизне;
чья-то боль, троакары и скальпель среди нигде…
Если промысел Божий — в рутинном спасенье жизней,
то Стрельцову пора аки посуху — по воде.