Она пронзала до слёз, до дрожи, по каждой клетке пройдя насквозь,
но не навылет — под самой кожей был настоящий зудящий гвоздь!
И тело рвало на многоточья, на капли, брызги, на «от» и «до»…
Труднее было, конечно, ночью бороться с нею и со стыдом…
Во все оттенки земных пульсаций к земле давило, вплавляя в тлен!
А ей хотелось не просыпаться, заснуть — точнее — чтоб этот плен
разгладил кожу её и тело, губами нежно вбирая ток —
такой опасной шальной метелью, увы, бесстыдной, как mauvais ton*,
когда нет смысла её стесняться, но раствориться всей плотью — всей,
когда ударом под 220 тебя расплющит, снесёт совсем
одним порывом то половодье, когда накроет и ум, и стыд,
срывая шлюзы! Без перевода разносит в щепки твои мосты
к игривым будням, к сопливым сказкам, к ханжам и такту, к морали, к…
Ведь ты не можешь без этой ласки!
Раздуть бы стылые угольки… на том, истёртом сукне зелёном,
на гальке острой на берегу, в овраге, в омуте ли, под клёном
тебя растрачу, не сберегу! Чтоб сонмы бабочек разноцветных
освободились из живота! Порхайте рядом! Дарите лето!
Мне тоже хочется полетать! Сорваться в небо с катушек — «Здрасьте!
Долой препоны — хочу кружить в твоих объятьях — с безумной Страстью!
Ведь только так я сумею жить!»
Ты сомневалась — мол, я — забила… Ага, по шляпки стальных гвоздей!
Но, оказалось — не тут-то было — ты в каждой клетке во мне — везде!
Немногословна? Тиха? Безлика? Нет, безрассудна — лавина, всё ж!
Предупреждая, сорвёшься криком! В безумных стонах меня снесёшь!
И так накроешь, что будет мало!
Я каждый «крестик» на той доске сотру, чтоб снова начать сначала…
А Страсть — лавиной на волоске!