В свое время Ленин стойко ассоциировался в моей голове с Брежневым. Это началось после спектакля «Так победим», который шел на сцене МХАТа с Калягиным в роли Ленина. Ставил спектакль Олег Николаевич Ефремов. А мы — студенты Школы-студии МХАТа — играли там в массовых сценах. Однажды на нашем спектакле был Брежнев. Об этом я написала когда-то в повести «Пасьянс длиною в жизнь». Этот отрывок сейчас вспомнился. Апрель, как-никак.
Бегая по театральным ВУЗам, к вечеру Женька была выжата от усталости, как лимон. Приходилось брать такси, чтобы добраться до дома. Указывая таксисту поворот в ее сторону, Женька пользовалась своим любимым ориентиром.
Посреди — внушительных размеров — Волгоградского проспекта стоял огромный портрет Брежнева. Его закрепили там, когда вождь обладал тремя высшими правительственными наградами. Эти ордена располагались на левом плече Генсека в один ряд. Когда его удостоили четвертой награды, новый орден не помещался, и пришлось немного расширить плечо. Тогда диспропорция еще не была заметна. Затем народ и правительство во главе с Брежневым постановили выдать Генсеку пятую награду. И снова, чтобы не писать новый портрет, плечу правителя страны добавили шири и размаха и втиснули, таки, пятый орден. Награды должны были располагаться только по прямой линии, по мере их поступления, и быть одинакового размера. О пропорциях не подумали. Левое плечо стало метра на три шире правого, и возникало ощущение, что Главный Человек Необъятной Родины накачивает только одну половину верхней части тела, чтобы без ущерба для здоровья носить тяжеловесные ордена.
Женька долгое время наслаждалась переменами в облике Генсека. Единственное, что было подсвечено по ночам по дороге к дому — это совершенно дисгармоничный портрет Леонида Ильича. В нем угадывалось что-то демоническое. Казалось, что нарисованный Генсек наклоняется в твою сторону, и сейчас всем своим весом навалится на тебя — такого маленького и беззащитного. Потом гигантский портрет ликвидировали, видимо, вместе с художником, и Женьке стало трудно ориентироваться в любимом городе.
Но Брежнева она видела не только на картинках. Учась на втором курсе актерского факультета, Женька играла в массовке спектакля МХАТа «Так победим!» Однажды на спектакль пожаловал сам Генсек.
Актеров вызвали за три часа до начала. Здание театра оцепила конная милиция. На служебном входе стояли, подчеркнуто непринужденно, в казенных одинаковых костюмах, с одинаковыми оловянными лицами дюжие молодцы. Актеры предъявляли пропуска, а молодцы придирчиво сверяли фотографию с оригиналом, прежде, чем пропустить в театр. Женька на себя была не похожа, но ее пропустили, а к одному известному артисту, похожему на сою фотографию, как две капли воды, охрана придралась. Пришлось вызывать администратора, чтобы доказать, что артист — свой.
Стоя на сцене во время репетиции, Женька взглянула в зрительный зал. До начала спектакля оставалась еще пара часов. Зал почти наполовину был заполнен клонированными товарищами в штатском, которые рассортировались по всему пространству с промежутками метров в пять. За кулисами их оказалось больше, чем актеров. Прежде, чем допустить актера на сцену, охрана требовала продемонстрировать свое ненастоящее оружие. (А что, если оно настоящее?) Бдительно дунув в бутафорский запаянный ствол винтовки или нагана и проверив, не спускается ли курок, оловянный охранник допускал актера на сцену. Женьку это забавляло.
Держа в руках деревянную винтовку, она подошла к одному из проверяющих, у бедра которого торчала кожаная кобура. Молодая артистка констатировала, что у него тоже пистолет не настоящий. Охранник обиделся и грозно вытащил блестящее оружие. Подержать его в руках он Женьке не дал, но одного беглого взгляда артистке оказалось достаточно, чтобы понять, что шутки здесь не пройдут.
Спектакль «Так победим!» — о последних днях Ленина, которого играл Калягин. В левую — от сцены — правительственную ложу провели и посадили Леонида Ильича. К тому времени Генсек уже имел проблемы со слухом. А слуховой аппарат, по слухам, был сломан. Через несколько минут после начала спектакля на сцене появляется Проклова — очаровательная секретарша вождя. При полной тишине зала Генсек громко и справедливо замечает своему сопровождающему:
— Какая хорошенькая секретарша у Ленина.
В правительственной ложе, похоже, намечался более захватывающий спектакль, чем на сцене. Так и оказалось. Леонид Ильич комментировал всё первое действие. Это было настолько смешно и страшно, что один Народный артист не смог доиграть свою сцену и в ужасе ушел за кулисы. С лица бедного Калягина от напряжения градом стекал пот. Периодически он поворачивался спиной к залу и шептал в глубину сцены:
— Я этого не выдержу, сейчас умру.
Второй акт начинался с покушения на Ленина. На авансцене — Сан Саныч-Ленин, а на двух кругах, вращающихся в противоположные стороны, спинами к Ленину выезжают 60 человек массовки — студентов, символизирующих толпу — свидетельницу покушения. Раздается громкий звук выстрела: «Бах!». Массовка молча и быстро поворачивается лицом к Ленину. Вождь ранен. Надо заметить, что сцена эта была захватывающей и всегда игралась при напряженной тишине зала. Гремит второй выстрел. Студенты протягивают руки к раненому Ленину. Вдруг из правительственной ложи громко доносится испуганное «Ой!». Телохранитель Генсека еще громче, чтобы тот расслышал, четко произносит:
— Не волнуйтесь, Леонид Ильич, это в Ленина стреляют!
На сцене началось нечто невообразимое. Все шесть десятков студентов, стоя на двух огромных кругах друг перед другом в траги-комических застывших позах с протянутыми в сторону Калягина руками, начинают захлебываться от хохота. Из глаз льются слезы, руки и тела сотрясаются, не в силах сдерживать смех. У Женьки после этого несколько дней болел пресс от напряжения. Второй акт, таким образом, стал еще сильнее первого.
К концу спектакля все актеры были настолько поглощены происходящим в правительственной ложе, что стали, не стесняясь, вылезать на сцену по ходу не своего действия. Со сцены Генсек был лучше виден, чем из-за кулис.
Публика, которая вначале не понимала, КТО сегодня в гостях у МХАТа, довольно скоро сообразила, и наблюдала только за реакцией Генсека. А реакция его была непосредственной и адекватной. Он громко спрашивал:
— Почему все смеются?
Для Женьки это был самый лучший спектакль с ее участием. Про Брежнева и Ленина. Имена эти стали ассоциироваться друг с другом не только по учебникам.
Имя вождя мирового пролетариата всплыло перед Женькой еще раз, когда она с родителями навсегда покидала Родину. В пункты обмена валюты были дикие очереди. Отъезжающие записывали на ладонях номера, как когда-то — в продовольственных магазинах. Наконец, через пару дней очередь счастливчиков подошла. Женькина мать, папа и она сама вошли в пугающий своим видом бункер с металлическими дверьми, которые за ними намертво захлопнулись. За спинами вырос солдат в камуфляжной форме с автоматом Калашникова наперевес и дулом пригласил пройти к окошечку с пуленепробиваемым стеклом. Они подошли. Женькина мать стала вытаскивать из кошелька положенное, скромное количество рублей, чтобы обменять их на доллары. Солдат, нацелив дуло автомата на без пяти минут иммигрантов, рявкнул:
— Поторопитесь!
По спине у Женьки побежали мурашки. На секунду она задумалась о целесообразности отъезда. Но вспомнила, что гражданства их уже лишили, и поняла: отступать некуда, за спиной — автоматчики. У матери на нервной почве затряслись руки.
В окошечке восседала необъятная кассирша с огромной копной вытравленных перекисью и взбитых, как сливки, волос. Мать, волнуясь, стала выкладывать рубли на прилавок. Валютная кассирша гавкнула:
— Лениным кверху клади!
Мать не поняла, что валютчица имеет в виду и растерялась окончательно. Денежные бумажки посыпались из рук на пол. Папа и Женька наклонились, чтобы поднять их. Вдруг автоматчик гаркнул:
— Не наклоняться!
Почти иммигранты застыли в полусогнутой позе. Автоматчик дулом пошевелил бумажки на полу, затем направил cтвол автомата на спины отъезжающей троицы и скомандовал еще громче:
— Поднять!
Папа собрал разлетевшиеся рубли, сунул их в окошко необъятной кассирши. Та с отвращением разложила их сама «Лениным кверху» и выдала причитающиеся доллары вконец испуганному семейству. Автоматчик проводил их до выхода, поигрывая дулом. Как ребенок, ей Богу.
Выйдя из бронированного бункера, все трое молчали минут тридцать. Когда белизна сошла с лица, мать выдохнула:
— Билеты берем на завтра. Слава Богу, живы остались.
Долларов этих потом хватило на пару комплектов американского постельного белья.