Его жена внезапно умерла… А он сидел до самого восхода, Все повторяя: «Как же ты могла?!» Перебирая вещи из комода… Глядел на тонкий шелк и кружева, Лет пять лежали вещи — не носила, «Все берегла… пока была жива… Куском обычной ткани дорожила… На всякий случай… Вот он и пришел! Загадываешь чуда, ждешь, мечтаешь… А кто-то взял… и за руку увёл! Особый случай — день, что проживаешь! Не оставлять на завтра! Жить сейчас! И не беречь посуду и одежду! Не доедать, не прятать про запас! И быть все время вместе, а не между… Беречь живой огонь любимых глаз, И каждый жест, и каждую улыбку, Все узелки, что связывают вас… Чтоб не жалеть, что совершил ошибку…»

Когда-нибудь я больше не вернусь…
Не потому, что сердце жжёт обида,
Или изводит душу пыткой грусть,
Я просто упущу тебя из виду…

Однажды утром я проснусь одна…
Нет мыслей о тебе, и нет волненья…
Нет смысла спорить чья же тут вина.
Всему свой срок… и моему терпенью.

Ведь дважды в реку не войти. Но я,
В надежде эту мудрость опровергнуть,
Прощала, возвращалась. Только зря
Лоб расшибала в кровь об эту стену.
… показать весь текст …

Сколько людей — столько и одиночеств. Вольному — воля, а нежити — не житьё.
Знаешь, в числе неисчислимых прочих есть и одно единственное — твоё:
Пьёшь ли ты кофе или идёшь с обеда, веришь ли в Бога или разгром в душе…
Нас, таких, много — якобы-в-чём-то-бедных. Семь миллиардов. Ладно, не семь, а шесть.
Мысли о разном вытянулись с экватор. В тёплых ладонях — вечная мерзлота.
Падает с неба манна, на вкус, как вата. Нежность — когда ты хочешь обнять кота.
В целом такая полная безнадёга, каждому мнится, что только ему дано.
В самом же деле нас в мире излишне много. Каждый в своём одиночестве — слишком сноб.
В стае нам тесно, а в норах — тепло и скучно. В этом лесу ты на пальцах зовёшь глухих,
Ищешь ручного, а смотришь — опять двуручный. Значит, ещё побьёмся, ещё стихи…
Рифмы всегда звереют с приходом ночи. Если затянет — выдюжим, невпервой.
Сколько людей — столько же одиночеств. А одинокий, значит, опять не твой.