нет времени для «любить», но много для «сомневаться».
за рёбра зашит рубин (от блеска немеют пальцы):
он вроде бы как горит и, кажется, даже светит —
у лестницы в сентябри я медлю, хватая ветер
иссушенным жаждой ртом: чего я хочу? не знаю.
…сожги меня под мостом, кого-нибудь согревая.
развей меня выше гор, где дышится слишком сложно.
представь меня как простор — и втисни его подкожно,
представь меня с ноготок — и вырасти в хризантему.
пусти мне по венам ток… а впрочем, он там всё время.
он вроде бы как идёт и даже не убивает:
смертелен любой исход, а выгляжу как живая.
но только не каждый жив, кто боек и надоедлив.
у лестницы в сентябри я каждое лето медлю,
не зная, куда и как, зачем, и к чему, и как же…
но если предсказан шаг и сердцу тут не прикажешь,
и если судьбу творим мы сами, того не зная,
то чёртовы сентябри однажды меня сломают
и после — поверх рябин, под ливень многоголосый
растает в руках рубин, стекая сквозь пальцы в осень,
а ток прекратит бежать по венам, от страха ломким.
я — кончик карандаша. узор на краю тесёмки.
я с краю и малость за: недолго висеть осталось.
за рёбра зашит вокзал — там столько перебывало,
что мест не хватает всем. я рвусь на куски по шрамам…
букетиком хризантем вручи меня самым-самым,
а пару себе оставь — поставь умирать на столик,
ведь правда, она проста: чем дольше ты дружишь с болью,
тем проще о ней забыть, смириться и даже сжиться.
за рёбра зашит рубин, по форме похож на птицу —
но знают календари, что птицам — я лгать не буду, —
у лестницы в сентябри
пора
улетать
отсюда.